За прошедшие годы, десятилетия многое изменилось в судьбах тех, кто так или иначе был связан с конкурсом имени Глинки. Некоторых из нас теперь разделяют границы. Государственные, но никоим образом не личностные. Это самое настоящее братство «глинкинцев» я особенно остро почувствовала, когда в ноябре 1996 года приехала в Петербург, чтобы участвовать в благотворительном концерте в память безвременно ушедшей певицы Галины Ковалевой. Галина Александровна многие годы украшала труппу Кировского театра. Мы не раз участвовали с ней в работе жюри конкурсов вокалистов, в том числе и конкурса имени Глинки.
На предложение выступить в концерте, посвященном памяти Галины Ковалевой, откликнулись лучшие певцы: из Кишинева прилетела Мария Биешу, из Нью-Йорка прилетела Любовь Казарновская… В концерте выступили и первые «глинкинцы» — Ирина Богачева, Николай Охотников… Пела победительница XIII конкурса имени Глинки Марина Шагуч. Надо сказать, что в Петербурге работает очень много наших лауреатов… В том концерте на сцене Мариинки кроме певцов выступали артисты балета, драматические актеры, исполнялись симфонические произведения. Оркестром театра дирижировал Валерий Гергиев. Атмосфера была и грустная, и дружественная — ведь нас объединило горе. И когда после окончания вечера ко мне в артистическую стали приходить мои коллеги-певицы, рассказывать о своей жизни, о своих детях, я смотрела на них, слушала, и меня не покидало ощущение, что я нахожусь в своей семье, объединенной общими воспоминаниями, даже общей судьбой. Я поняла, как много значил для всех них «наш» конкурс.
«Да исправится молитва моя»
В этот заголовок я вынесла название песнопения русского композитора Павла Чеснокова, которое в числе других произведений мы записали в 1987 году на пластинку «Русская духовная хоровая музыка» вместе с Камерным хором Министерства культуры СССР под управлением Валерия Полянского. Произведения подобного жанра смогли появиться в моем репертуаре лишь в конце 80-х годов, когда русская православная церковь готовилась отметить 1000-летие крещения Руси, а также благодаря изменениям в нашем обществе, известном под названием «перестройки».
До того огромный пласт русской духовной музыки долгое время почти не знали вне пределов церкви, петь эту музыку в светских концертах было немыслимо — она находилась как бы под негласным запретом. Такова была реальность нашей недавней жизни.
Но при этом существовала и другая, в определенном смысле парадоксальная ситуация — в филармонических концертах часто звучала европейская духовная музыка: реквиемы, мессы, оратории… Ее не только исполняли в залах — она входила в обязательную программу музыкальных учебных заведений. Получалось, что «не нашу» духовную музыку петь не только можно, но и нужно, а свою — ни в какую. Может быть, те, кто «не рекомендовали» к исполнению русскую церковную музыку, принимали во внимание то, что в произведениях Баха, Генделя, других европейских композиторов библейские тексты были на латыни, которую никто из музыкантов по-настоящему и не понимал. Пели только ноты, а что за смысл в латинских словах, знать было необязательно.
Для студентов-вокалистов музыка старых мастеров тоже была обязательна, они начинают петь ее с первых курсов консерватории. Пользуясь архитектурным образом, можно сказать, что классическая музыка — это фундамент, на котором потом возводится вокальное здание. Если фундамент прочный, то и здание можно строить крепкое, высокое, красивое. Классическая музыка внешне совсем не эффектна, все ее достоинства и значительность — внутри. Несмотря на такую кажущуюся простоту, петь ее непросто и получается она не у каждого. Строгая, благородная, эта музыка требует от исполнителя его собственной внутренней содержательности, душевной зрелости, она как бы поднимает вас до своего уровня. Поэтому произведения Баха, Генделя входят в число обязательных произведений для исполнения на первом туре многих вокальных конкурсов. Если молодой певец может продемонстрировать ровность звучания, выразить глубокий смысл и значительность произведения, передать сдержанный и благородный стиль этой музыки — он действительно перспективный мастер. Вокальные конкурсы сразу это выявляют.
Я, как и все студенты-вокалисты, с первого же курса начала петь музыку старых европейских мастеров, которую мне предлагал мой педагог Леонид Филиппович Савранский. И у меня как-то сразу стало все получаться, наверное, потому, что эта музыка мне очень нравилась и петь ее доставляло удовольствие. А когда делаешь что-либо с радостью, это всегда сказывается на результатах. Как-то к нам в консерваторию приехал из Англии педагог по вокалу. Он услышал, как я исполняю Генделя, композитора, которого англичане знают очень хорошо, поскольку он более полувека прожил в этой стране. Английского педагога поразило — откуда у русской студентки такое чувство стиля? А нас всех в классе поразила его оценка моих скромных успехов. Особенно неожиданным это было для меня — откуда мне было знать о стилевых особенностях исполнения Генделя, я просто пела, что было написано композитором, строго следуя нотному тексту.
Но похвала педагога из Англии сделала свое дело — у меня появилось еще большее желание петь музыку старых мастеров. Я уже упоминала выше, что в нашем классе Л. Ф. Савранского концертмейстером работала Екатерина Николаевна Терновец. Человек уже немолодой, но очень живой, беспокойный, эмоциональный, она, при некоторых странностях своего характера, была очень интересной личностью, принимая близко к сердцу успехи своих студентов. Она сразу же загоралась, когда встречала что-то такое, что поражало ее или могло заинтересовать, и тут же стремилась поделиться этим своим «открытием», чтобы и другие оценили то, что понравилось ей. Опытный концертмейстер, Екатерина Николаевна услышала, как на наших занятиях у меня звучат старинные арии, и решила показать меня профессору консерватории, замечательному органисту Александру Федоровичу Гедике, чтобы он дал нам кого-нибудь из своих студентов, с которым бы я спела под орган.
Когда мы пришли к Александру Федоровичу, он выслушал мое пение, потом позвал своего студента, очень способного молодого органиста Гарри Гродберга (одновременно с классом Гедике он учился в классе нашего выдающегося пианиста Александра Борисовича Гольденвейзера). Мы все пошли в Большой зал консерватории, где стоит знаменитый орган, чтобы Гарри саккомпанировал мне. Сам Гедике сел в зале, чтобы слушать нас оттуда. Я начала петь, а Гарри играть, но, не дослушав нас до конца, Александр Федорович, чем-то недовольный, поднялся на сцену и стал что-то говорить своему ученику. Оказалось, что Гарри, еще не имевший достаточного опыта совместных выступлений с солистами, сосредоточившись на своей партии, не слышал партнерши, поэтому слаженного ансамбля у нас не получалось. Тогда Гедике сам сел за орган, и мы исполнили с ним подготовленную мною арию. Потом Александр Федорович похвалил меня и сказал: «Первый раз слышу певицу, которая точно выдерживает все длительности, все паузы, все точно…» А с Гарри Гродбергом мы потом не раз репетировали, он даже аккомпанировал мне во время моего дипломного концерта в Малом зале консерватории, где я пела под орган арию альта из мессы Баха.
В первые годы после окончания консерватории у меня не было больших выступлений с органом — меня приглашали только для исполнения отдельных номеров в своих концертах такие мастера, как Леонид Ройзман, Исай Браудо. Этот ленинградский органист познакомил меня с большим числом удивительных произведений Баха, Генделя, Глюка, Пёрсела. Впоследствии мне посчастливилось работать с латышскими органистами Петерисом Сиполниексом и Ольгертом Циньтынем. Сейчас я довольно регулярно выступаю с прекрасным органистом и талантливым композитором Олегом Янченко.
За годы выступлений с произведениями органной музыки и записей ее на пластинки я пела под органы в Москве и Ленинграде, в Свердловске и Кишиневе, в кафедральном соборе в Вильнюсе и в польском костеле в Киеве… Но особое отношение у меня к знаменитому Домскому собору в Риге. Именно с Риги начались мои настоящие концерты старинной музыки европейских мастеров, в этом городе и его соборе я пела ее особенно много. Здесь же была записана моя первая пластинка арий эпохи барокко под аккомпанемент органа Домского собора. Впоследствии выступать с органом стало необходимым для меня, а исполнение старинной музыки я считаю «очищением от вокальных грехов».