Все это далеко от традиционных для героев оперы-буффа матримониальных забот, воспринимавшихся тем архаичнее, что в середине 1920-х сам институт семьи был поставлен под сомнение358. «Севильский цирюльник» потому-то и стал исключением, что у него была своего рода «охранная грамота»: вторая часть дилогии Бомарше («Женитьба Фигаро») имела репутацию предвестницы и даже в некотором роде катализатора Великой французской революции359. Советская «мода» на эту пьесу определилась в первые же пореволюционные годы360. Ее постановка на сцене МХАТа в 1927 году стала одной из наиболее безусловных удач театра, в которой идеологически точный выбор названия совпал с яркостью художественного воплощения361.
Воспринятая на фоне революционных событий, связанных с первоисточником Бомарше, его пьеса становится в большей или меньшей степени осознанной моделью для обретения «советского комизма». Лебединский, взывая к необходимости создания советской комической оперы, писал:
Эта же живость, с которой смотрится «Севильский цирюльник» теми, кто знаком с эпохой великой Французской революции, заставляет нас думать, что, если бы проводилась современная общественная сатира, она была и воспринята, и оценима, и любима массами362.
Как бы в ответ на этот призыв, типичная коллизия итальянской opera buffa воспроизводилась в сюжете незавершенной оперы Климентия Корчмарева363 «Молодость»364: именно в традиционном оперном жанре поединок «старости» и «молодости» с непременной победой последней становился оплотом классического комического сюжета (самым известным образцом такой коллизии, несомненно, и является «Севильский цирюльник»). Вместе с тем стиль bel canto выполнял в опусе Корчмарева роль символа идеологически чуждой культуры. Действие открывается Прологом, в котором на просцениум выходит хор, как гласит ремарка, «выступающий от имени театра»:
Халтурное, вредное, пошлое, вздорное бей с плеча.
Мещанство и косность во всем обличай.
Подобный манифест является несомненной отсылкой к прологу прокофьевской «Любви к трем апельсинам», за год до того представленной впервые в России ЛГАТОБом. Однако здесь замышляется явное пародийное оппонирование: прокофьевский пафос был направлен на обновление и «омоложение» искусства, его языка и образов (заимствованных большей частью из «итальянского арсенала»), «Молодость» Корчмарева провозглашает судилище над устаревшим бытом и «обслуживающим» его «вредным» искусством. Образ этого искусства дан сразу же после открытия занавеса – некая обучающаяся пению девица Ляля, согласно ремарке, «упражняется у фортепиано». Ее ариозо – пародийный вокальный экзерсис на столь же пародийно упрощенном итальянском: своего рода шарж на арию оперы seria. Говоря по правде, шарж этот абсолютно условен: стилистика «арии» предельно далека от предполагаемого прототипа и на нее указывает только язык.
То, что этот эпизод глубоко симптоматичен, показывает еще один более поздний пример – опера бывшего асмовца Льва Книппера «Актриса» (1942, не завершена)365. Во втором действии ее главная героиня – певица, в период оккупации устранившаяся от борьбы с захватчиками и готовая продолжать занятия «чистым искусством» для «просвещенных» слушателей из их числа, – музицирует с немецким бароном, меломаном-гестаповцем. Музыкальным символом коллаборационизма художественной интеллигенции (традиционно подозреваемой в советское время в отступничестве)366 становится не музыка Бетховена или Вагнера, Баха или Шумана, а «итальянская» ария с неопределенным адресатом стилизации, чью национальную принадлежность уточняет лишь язык, столь же, впрочем, условный, как и музыкальный стиль этого фрагмента.
Стиль bel canto воспринимался новой аудиторией, по-видимому, и как эстетически чужеродный. Занятное свидетельство тому содержит письмо в редакцию сельского музрука:
Плохо также воспринимается деревней итальянская музыка; ей смешны бесконечные рулады, она любит ясно выраженное слово в пении, чтоб ясен был смысл песни (слушали по радио Доницетти, Беннини [так! – М.Р.], очень мало Россини)367.
Самодостаточность виртуозности и мелодического богатства bel canto – terra incognita, остающаяся за пределами эстетического опыта широкого советского слушателя, как в эти, так и в последующие годы. Даже постперестроечный российский театр так и не освоил на должном уровне в соответствии с сегодняшними исполнительскими критериями мировой оперы эту часть итальянского репертуара, что особенно заметно на фоне впечатляющих успехов в нем отечественных исполнителей на ведущих зарубежных сценах. По сию пору удовлетворить свою тягу к этому виду искусства российский меломан может только с помощью безбрежных сокровищ аудиозаписи, но не в живом звучании театрального спектакля. Исключений почти не случается.
358
Подробнее см.: Goldman Wendy Z. Women, the State and Revolution: Soviet Family Policy and Social Life, 1917 – 1936. Cambridge Univ. Press, 1993. P. 101 – 143, 214 – 253.
359
См., например, характерное сообщение о постановке «Свадьбы Фигаро» в Александринском театре: Революционная пьеса [хроника] // Жизнь искусства. 1918. 28 нояб.(№ 25).
360
1918 г. – Александринский театр, 1919 г. – Московский театр-студия Художественно-просветительного союза рабочих организаций (ХПСРО), 1920 г. – Киевский театр им. Франко и Ярославский театр, 1921 г. – Малый театр, 1924 г. – Александринский театр, 1926 г. – ленинградский Большой драматический театр, 1927 г. – Вятский театр. Частота обращений к этой пьесе до конца 1920-х гг. заметно превосходит дореволюционный период.
363
364
Либретто А.М. Арго, [П.С.] Бернацкого, Я.М. Галицкого. Рабочего-композитора и его друга рабфаковца в ходе кампании по «уплотнению» вселяют в квартиру «омещанившейся» рабочей семьи. От работы над оперой на сюжет из истории Парижской коммуны композитора отвлекает увлечение хозяйской дочкой. «Омещанившись», он подвергается осуждению товарищей и, прозрев, разрывает отношения с ней. Клавир оперы находится в ВМОМК им. М.И. Глинки в архиве К. Корчмарева (Ф. 210. № 26). См.: Раку Марина. Об одном незавершенном проекте «советской комической оперы», или Квартирный вопрос в Москве-столице // Звуковая среда современности: Сб. статей памяти М.Е. Тараканова (1928 – 1996) / Отв. ред. – сост. Е.М. Тараканова. М., 2012. С. 103 – 132.
365
Клавир оперы находится во ВМОМК им. М.И. Глинки в архиве Л.К. Книппера (ф.125, № 108).
366
Выбор композитором подобного сюжета для оперы представляется весьма символичным на фоне открывшихся в последнее время убедительных доказательств деятельности Льва Книппера и его сестры Ольги Чеховой как агентов НКВД, который во время войны планировал их участие в террористических акциях против высшего руководства вермахта, включая самого Гитлера (см., в частности: Судоплатов П.А. Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930-е – 1950-е годы. М., 1977).