Нет, отчитываться перед сотрудниками Алексей Петрович не обязан, но все равно обидно.
Мог хотя бы позвонить… намекнуть.
Собрать всех было несложно. Селектор. Для Вареньки из бухгалтерии — сообщение в чатике. Для Акулины из логистов — SMS. Лешенька, курьер, в отъезде… и еще, Олега надо поймать, он вечно на черной лестнице прячется, когда думает и не желает, чтобы ему мешали.
Семь минут — и все в сборе.
За эти семь минут Игнат Алексеевич избавился от пиджака, ослабил узел своего ужасного галстука и осмотрелся. Увиденное ему определенно не понравилось.
— Еще раз добрый день, — голос у него был громкий, выразительный. — К сожалению, здоровье моего отца ухудшилось…
…То есть Алексей Петрович ему отцом приходится? И совсем они не похожи. Алексей Петрович — высокий, худой, изящный, а главное, что есть в нем нечто аристократичное. Этот же похож на борца. Или грузчика.
— …и он вынужден был передать управление конторой мне.
Интересно, надолго ли?
Игнат Алексеевич, словно услышав этот невысказанный вопрос, приподнял бровь и смерил Ксюшу презрительным взглядом:
— Боюсь, что навсегда.
Ужас. Совсем-совсем ужас! Не тот, который кошмар или катастрофа, но все равно ничего хорошего.
— В связи с этим я проведу ряд… изменений. Начнем с неприятного. Как вас зовут? — и он уставился на Ксюшу.
— Ксюша.
— Оксана, значит.
Вот не любила Ксюша, когда ее Оксаной называли. И когда смотрели на нее так, с прищуром! Еще и брови насупил, наверное, для пущей грозности.
— Вы кем здесь трудитесь?
— Секретарем…
— Оксана, вы уволены.
Охнула, схватившись за сердце, Виктория Павловна. Эллочка смерила нового шефа оценивающим взглядом, и Ксюше даже жаль его стало… а Стас, машинально потиравший виски, тряхнул головой и пробормотал:
— Это ни в какие ворота…
— Вы свободны, — с нажимом повторил Игнат Алексеевич.
— Прямо сейчас?
— Да.
— А дела передать…
— Без вас разберутся. Расчет получите в бухгалтерии.
— А вещи мои?
— Забирайте и… — не договорил, махнул на дверь и спиной к ней повернулся. Вот хам…
Вещи Ксюша сложила в плетеную корзинку для пикника. Корзинка эта — мамин подарок — оказалась в Ксюшиной приемной еще в прошлом году, уж больно была удобной, а вот теперь, выходит… Ксюша часто заморгала, отгоняя обиду прочь.
Ну, уволили, что теперь, вешаться с тоски?
Да ей самой не больно-то хотелось оставаться… Алексей Петрович — дело другое, с ним работать приятно, он всегда вежливый, внимательный, сдержанный… а этот — жуть жуткая.
В корзинку отправились подставка для ручек и любимая кружка, которую сестрица расписывала, и блюдце, тоже с росписью, но из другого набора. Степлер с кроликами. Запасные колготки, балетки, блокнотик…
Фикус уносить нельзя, все-таки формально он — имущество фирмы.
Компьютер Ксюша оставила включенным и, накинув на плечи ярко-желтый плащик, выскользнула из приемной через черный ход. Ну вот, она еще не ушла, а уже беспорядок — дверь в подсобку, где, помимо швабр с тряпками, хранились канцелярские товары, архивы и прочая ценная дребедень, оказалась открыта.
Заглянув в комнатушку, Ксюша убедилась, что там пусто. Пришлось возвращаться — за ключом, и еще раз, чтобы ключ вернуть на место… и, как назло, она столкнулась с этим, с начальничком…
— Еще возитесь? — мрачно поинтересовался он.
— Уже закончила, — ответила Ксюша и быстренько выскочила на лестницу, пока не разревелась у него на глазах. Ну вот глупость же… работу она без труда найдет. Ее сколько раз в другие места приглашали, а Алексей Петрович смеялся, что никому не позволит особо ценного сотрудника украсть.
А теперь вот — уволили.
За что?!
Звонок застал ее, когда Ксюша собиралась уже выехать со стоянки.
— Ксюшенька, — голос она узнала сразу и поспешно подавила обиду: Алексей Петрович не виноват, что у него такой ужасный сын.
— Добрый день, — она постарается говорить с ним вежливо и мягко, чтобы не расстроить больного человека.
— Добрый. Скажи, мой охламон уже появился?
Точно. Охламон!
— Появился.
— И как он?
Ужасно. Отвратительно. Несправедливо!
— Не знаю, — Ксюша поскребла ноготком оплетку. — Сказал, что будут изменения…