— Уходи.
— Боюсь, я не могу этого сделать, — голос Ганнибала был хриплым от возбуждения.
— Пожалуйста.
Чуда не произошло. Ганнибал все так же терпеливо стоял рядом, раздумывая, не принести ли холодное влажное полотенце и предложить Уиллу вытереться. Сам он не мог коснуться его разгоряченной кожи, стереть капли пота пальцем, потому старался держать себя в руках и не показывать слишком явно, как отчаянно он желал Уилла и как сама мысль о том, что им предстоит расстаться, для него невыносима. Если он окажется прав, у него еще будет время и на нежные прикосновения, и на грубые, и на то, чтобы узнать его тело не только на ощупь, но и на вкус. Он стоял, ожидая, будто ничего не произошло. Будто его спина и бедра не горели от нескольких укусов, которые не спешили проходить. Эта боль ему нравилась, и он позволил себе мечтательную полуулыбку и легкий вздох наслаждения от ощущения ссадин. Потрясающе.
Уилл отпил, пытаясь стряхнуть их связь, которая отдавалась в его голове разрядами электричества. Будущее расстилалось перед ним, как раскрывающаяся ладонь.
— Они идут. Поднимаются по пожарной лестнице. Ты еще можешь успеть скрыться, — сумел произнести Уилл между жадными глотками.
— Зачем?
— Чтобы остаться на свободе.
— Но я не хочу свободы.
«Без тебя» осталось непроизнесенным, но громко прозвучало в его голове. Уилл еще раз поднял на него взгляд, и его худшие опасения подтвердились. Ганнибал любовался им и никуда не спешил.
— Не смей, — глухо и с ненавистью прошептал Уилл. — Не смей сдаваться Верджеру. Я не пойду тебя вытаскивать. Ты заслужил то, что тебя ждет, не смей взваливать на меня свою смерть!
Ганнибал улыбнулся шире. Все, что он видел дальше этой комнаты, тонуло во тьме его смерти. Он вполне может не выбраться с фермы Мускрат. Более того, будущее говорило, что у него нет ни шанса, кроме одного, еле видного, из-за которого Уилл так огорчился.
— Тогда я погибну долгой и мучительной смертью.
Судя по всему, Ганнибал был полностью этим доволен. За дверью раздался шум, звуки драки, приглушенных голосов и глухих ударов.
— Ты умрешь. Он приготовил для тебя шоу: они еще на Сицилии, но, стоит Мейсону тебя заполучить, их вывезут в течении пары дней. Все это время тебя будут держать как скотину в загоне, а потом свиньи съедят тебя заживо. Зачем ты это делаешь?
— Потому что сам ты не сможешь меня убить. Ты был так щедр в своем предложении, я подумал, что будет честно предложить что-нибудь взамен. Я тоже даю тебе свободу, Уилл. Ты свободен оставить меня умирать и жить со своей возлюбленной семьей дальше. Ты придешь? Если не спасти, то хотя бы посмотреть на мою смерть? Мне будет очень приятно.
Выстрел с глушителем. Раз, второй. Уилл с ужасом уставился на дверь, но Ганнибал, казалось, не обратил внимания. Он положил что-то на стол и выпрямился, закинув руки за головой, как при аресте. Дверь треснула и распахнулась, явив двух высоких мужчин в кожаных куртках, но Ганнибал даже не обернулся. Уилл же потерял дар речи от его прощального, блестящего от замерзших слез взгляда.
— Я буду ждать тебя. До самого конца.
Раздался странный щелк, и Ганнибал, забившись судорогой, завалился на пол. Уилл хотел было встать с кровати ему на помощь, но один из мужчин направил на него пистолет.
— Не делайте глупостей, мистер Грэм. Мы всего лишь забираем то, что принадлежит нам.
Пока он страховал напарника, тот взвалил тело Ганнибала в коляску, накрыл ее простыней и кивнул.
— Пошли. Надо убраться раньше, чем федералы поймут, в чем дело.
Они, не прощаясь, вышли из его палаты, и в приоткрытую дверь остались видны тела охранников и медсестер. Женщина, которая о нем заботилась, валялась на стойке, и халат задрался на спине. Раскинув ноги, Донна сидела у стены, съехав по кровавому следу от пулевых в грудь. Уилл подозревал, что все, кого встретили эти ублюдки на пути, мертвы, и их счет жертв гораздо больше, чем у любого серийного маньяка, просто потому что такова была их работа. Жизни других для них не стоили и ломаного гроша.
Уилл ошеломленно упал на подушки, чувствуя себя выжатым и совсем без сил даже чтобы добраться до телефона и позвать кого-нибудь на помощь. Он повернул голову к столику и, наконец, увидел, что ему оставил Ганнибал.
Золотая монета, которую он уже видел мельком во дворце памяти. На ней был изображен гордо вышагивающий петух с надписью «Liberté, égalité, fraternité». Лозунг французской революции: «Свобода, Равенство, Братство или Смерть».
Уилл тяжело вздохнул. У Ганнибала действительно было странное чувство юмора. Он все предвидел, просчитал еще тогда ночью, в Катлере, и даже притащил с собой каталку, чтобы головорезам Мейсона было удобнее его тащить. Он все видел и все равно пришел. Уилл какое-то время смотрел на монету, а затем холодно рассмеялся среди мертвой тишины.
Он чувствовал, что окончательно сошел с ума, и ощущалось это безумие, будто он, наконец, окончательно выздоровел.
Его перевели в другую больницу, сменили палату, и теперь у него не было даже окна, куда он мог бы смотреть. Никаких гостей или посетителей в течении четырех дней. Только по вибрации их с Ганнибалом связи он знал, что тот еще жив, однако иногда что-то больно дергало его с той стороны. Ганнибала пытали. Конечно, Мейсон не станет отказывать себе в подобном удовольствии.
Его терпеливому ожиданию пришел конец, когда на четвертый день в его тюремную палату зашла Алана собственной персоной. Алые, масляные от помады губы, темные волосы, уложенные волнами — один в один Белоснежка, чья красота вызвала ревность королевы.
…Спелое яблочко отведай, девица, или шоколадку от Мейсона, ведь он так любит сладости…
Уилл отвлекся от книги, которую читал, и молчаливо уставился на нее ничего не выражающим взглядом. Поток от нее лился плавным, тающим ручейком еще с того момента, как она перешагнула порог дома утром, намереваясь посетить больницу. Уиллу оставалось лишь слушать.
Она изменилась. Исчезли цветастые платья, из-за которых она выглядела как пестрая птичка, теперь она шла ковыляющей походкой с тростью и прямой спиной. Ее красный брючный костюм напоминал доспехи, обагренные кровью.
— Хорошо выглядишь, — улыбнулась она вместо приветствия, однако за этой улыбкой не было радости.
— Не твоими стараниями.
Алана приставила трость у кресла и села, закинув ногу на ногу. От ее позы исходили эманации власти. Кто ж спорил, она действительно могла решить многое. Например, выпустить ли Уилла отсюда.
— Я подумала, что тебе будет лучше передохнуть.
— От Ганнибала или от здравого ума?
Его грубоватая прямота ее не задела.
— Я знала, что ты разозлишься. На увеличении дозы настоял Джек. Я изменила состав, чтобы просто блокировать твои способности, а без них ты бы стал ему бесполезен.
— Ты хотела, чтобы я сбежал? Ты?
— Можешь мне не верить, но я всегда желала тебе добра, Уилл. Видит бог, ты больше всех заслуживаешь хоть немного счастья. Я приглядывала за тобой и хранила в секрете, где ты жил, от Джека. Мне показалось, в Катлере ты был счастлив.
В той степени, в какой можно быть счастливым, притворяясь другим человеком. Уилл хмыкнул, откинувшись на подушки, и прикрыл веки. Очередное видение коснулось его мягким напоминанием. Алану мучило прошлое и чувство вины.
— Помнится, когда я еще лечился у тебя, ты вывозила меня гулять вместе со своей собакой. Как же ее звали? Напомни.
— Ахинея, — Алана тяжело вздохнула, воспоминания были не из самых приятных. — Ее звали Ахинея.
— Где она сейчас?
— Забрали более ответственные хозяева, которые не проводят по полгода в аппарате Илизарова из-за двадцати шести переломов, — Алана похлопала себя по коленке хромающей ноги. — Но так даже лучше. Сейчас я не большой ходок на прогулки.