— Я полицейский и тоже убивал людей.
Уилл оперся на трость, зная, что Верджер специально устроил экскурсию ему и Алане, чтобы заставить их ходить. И, конечно, чтобы Марго смотрела на мучения своей жены бессловесно и бессильно.
Марго оказалась гораздо моложе, чем он представлял, лет двадцать пять от силы, лишь в огромных глазах отражалось, как тень, все, что она пережила: будто мелькающие огненные всполохи от камина и далекий детский крик, наполняющий зрачки до полной чаши. Алана увидела в ней последний шанс — шанс, который она упустила с Уиллом, и теперь она собиралась все исправить и очистить свою совесть, вытащив Марго из этого кошмара. Однако он бы не стал списывать Марго со счетов, именно этот бесконечный кошмар сначала закалил ее характер, а затем помог настроить мост понимания между ней и Аланой. Марго действительно знала, что это такое, когда любимый человек укладывает тебя на операционный стол и уничтожает твою жизнь до основания.
— Физически или мысленно?
— А есть разница? — Уилл приподнял бровь в наигранном удивлении, не давая Мейсону ни капли настоящих эмоций.
— Может, вы и правы. Я все еще люблю смотреть, как играют дети у меня в комнате и как они плачут, когда я им говорю, что никому они не нужны и никто их не заберет из приюта. Мысленно я трахаю их в самых разных позах, пока они зовут мамочку. Как думаете, бог засчитает это за грех? Или простит, стоит мне купить индульгенцию у местной церкви? Как думаешь, Марго?
— Я думаю, для начала тебе придется раскаяться, а ты даже не знаешь, что значит это слово.
Мейсон истерично рассмеялся, плюясь выступившей слюной. За его спиной они втроем многозначительно переглянулись. Уилл слышал, как из разных комнат доносится многоголосый плач и хныканье. От стен несло кислой мочой и солеными слезами. Свет над головой подмигивал, и у него было ощущение, что он находился не в вычурном, старинном особняке с выкрашенными позолотой фресками, а в полутемном сарае, где держали скот.
— Столько дел, столько дел. Корделл, ты приготовил операционную на завтра?
— Да, сэр, — кивнул высокий толстый австриец в костюме санитара, за поясом у него выглядывал пистолет.
Он находился возле Верджера круглыми сутками, был жаден до денег и выполнял все прихоти своего хозяина не только потому, что был профессионалом своего дела, но и потому, что был точно таким же садистом по природе. Корделл наслышался историй об Уилле и теперь с интересом поглядывал в его сторону.
Страсть Мейсона к детям его никогда не беспокоила, однако сам он предпочитал дичь покрупней. Особенно ему понравилось оперировать Марго после автокатастрофы, которую он сам ей и устроил, протаранив грузовиком ее машину. На родине, в Вене, он учился на хирурга, однако его выперли за очень некрасивый инцидент в морге, после чего Корделл попал под крыло Верджеров и продолжил свою практику уже неофициально. На животных и людях. Неограниченные ресурсы, которые ему поставляло семейство Верджеров, и удивительная фантазия Мейсона к чужим мучениям привносили в его работу оттенок богоподобного служения.
Марго было физически противно находиться с ним в одной комнате, в то время как Алана мечтала, что однажды без защиты Мейсона сможет отплатить Корделлу за жену той же монетой и, как минимум, кастрирует его.
Компания в комнате подобралась действительно знатная, и Уилл пропускал их чувства и мысли через себя, как песок сквозь пальцы, наблюдая спокойно и со стороны.
— Мистер Грэм, если приготовите плохо, я скормлю вас моим малышам, — проскрипел Мейсон, делая круг почета.
Верджер ждал, что Уилл побледнеет от высказанной угрозы, но тот лишь безразлично посмотрел на его обезображенное лицо.
— Все, что вы сможете попробовать, будет в консистенции пюре. Остальное, боюсь, для более красивых гостей.
Мейсон раздраженно щелкнул челюстью и громко выдохнул.
— А вам палец в рот не клади. Корделл, пригласи завтра на ужин Лученцо, он присмотрит за мистером Грэмом и гарантирует спокойный ужин, если гости вдруг разбушуются.
— Как скажете, сэр.
Под Лученцо имелись в виду одиннадцать сицилийцев, которые привезли с родины новую породу свиней специально для доктора Лектера, и все одиннадцать очень-очень разозлились, когда в последний момент кровавая казнь отменилась. На самом деле Мейсон просто перестраховался, вызвав на вечер охрану. Он не доверял Уиллу и уж тем более своей сестре.
В сущности, он был ребенком, которому никто никогда не отказывал: жестоким, безжалостным, отвратительным, и если он видел развлечение, то не мог себе отказать. Уилл видел его насквозь и внутренне одобрял то, что сделал с ним Ганнибал. Нынешнее лицо из лоскутков кожи подходило ему гораздо больше.
— Боитесь, что калека может вам угрожать? — спросил Уилл, делая шаг с помощью трости.
— Скорее, что гости, не дожидаясь главного блюда, захотят воткнуть что-нибудь острое в нашего дорогого доктора. У него потрясающий талант выводить людей из себя. Да, Корделл?
У здоровяка раздулись ноздри от одного воспоминания о горелой плоти и как долго, слишком долго он удерживал раскаленное клеймо прижатым к его спине. Лектер даже не застонал. Ну ничего, завтра вечером он будет полностью в его власти, и если морфия будет слишком мало, чтобы купировать боль при ампутации, так это выйдет абсолютно случайно.
— Если не нужен, я, пожалуй, пойду, — он кивнул Алане и Марго, когда услышал в спину:
— Конечно-конечно, последний вопрос, мистер Грэм. Не хотите повидаться с доктором? Он здесь, внизу, привязан в стойле для моих лучших свиней. Мне даже кажется, что доктор был рожден для моих веревок и кожаного ошейника. Освежающий вид.
Его голос был скрипуч и из-за отсутствия носа напоминал голос извращенца с придыханиями, звонящего женщинам и пыхтящего в трубку. Похабные, пошлые шлепки языка о небо. Раньше он наслаждался звуком своего голоса.
— Боюсь, тогда уже меня придется останавливать от втыкания в него чего-нибудь острого, — Уилл отразил Мейсону его самого, и тот понимающе улыбнулся. — И вам ли не знать, мистер Верджер, как трудно остановиться посередь веселья.
— О, я знаю, — он пошло сглотнул. — Увидимся завтра, мистер Грэм, и будем надеяться, что нам не придется останавливаться.
Он лежал, рассматривая потолок и ощущая весь дом, и думал о том, что сжег бы его до самого основания. Видения прошлого, замешанные на крови, страданиях и смерти — самые сильные, они приходили первыми. Уиллу казалось, им нет конца. Бесчисленные безымянные жертвы сначала старшего Верджера, который был падок на женские прелести, даже если носительницы этих прелестей были против, а затем и младшего.
Почему-то Мейсон любил плачущих мальчиков. Не было звука ему отраднее, слез слаще, чем от страданий кого-то столь юного и непонимающего, что делали с его телом. Уилл не хотел понимать Мейсона и не хотел чувствовать его приторную, режущую радость от детских синяков и воспоминаний о телах, дрожащих от боли и страха.
Соленый привкус прошлого от крови и слез. Потный, мускусный запах от сицилийцев, ночующих в комнатах для прислуги. Аромат цветов, сладковатых, сочных фруктов и секса из комнаты Марго и Аланы. Медицинская чистота Мейсона, от которой немел рот. Тихая, нашептывающая музыка из подвала манила его, упрашивала, молила спуститься и принести с собой покой и облегчение. Ганнибал не знал, что он здесь, но все еще верил. Все еще надеялся. И от его тоски сердце Уилла разрывалось, как тот мог все еще хотеть увидеть его? Как это возможно?
Уилл ничего для этого не сделал: не соблазнял его, не пытался понравиться, будучи не более чем тенью живого человека, уходил от вопросов, соврал не раз, предал, и, в конце концов, отверг. И все же Ганнибал желал его отчаянно и безумно. Его разум, его тело и его душу. Капля его присутствия, его внимания, намек на ответ, на взаимность, и он был бы счастлив.
Ганнибал ничего не мог с этим поделать, у него не было выбора, что чувствовать к Уиллу, и ему это нравилось. Эта буря настоящих эмоций, которую больше никто не смог в нем вызвать. Ганнибалу нравилось, как Уилл заставлял его чувствовать по-другому. Думать по-другому. Поступать иначе. И в слабости, сопереживании, сочувствии, ощущении течения мира вокруг себя через Уилла таилась невероятная сила, ибо течение было бесконечно. Для него любить Уилла теперь и значило жить, и отказываться от своих чувств он не собирался.