Жизнь? Он был готов упокоиться среди других на дне его океана, лишь бы быть с ним. Навсегда. Во веки веков.
Стоя на коленях на соломе в подвале Мейсона, он мечтал для них обоих о свободе, быть хищниками всего мира без гражданства и родины, охотиться в самых темных уголках земли, быть вместе и оставить после себя неизгладимый след, выложенный чужими костями. Это было бы их наследие. То, как их запомнят во времени, как они останутся в сердцах других, не всегда хорошо, но незабываемо уж точно.
Уиллу была противна правда: он бы легко соскользнул в такую жизнь. В чужое понимание, тепло, принятие, безмерное любопытство, постоянное, завораживающее изменение мысли, музыку сердца, зовущую его с другого края суши. Ганнибал был одержим им. И чем больше времени Уилл проведет с ним, тем больше он будет думать, что это правильно. Так и должно быть.
В эту ночь он не тянулся к Ганнибалу или голосу Эбигейл, он оставался один. Странно, но впервые это не причиняло ему неудобств, он больше не был одинок, он ощущал себя частью всего вокруг и одновременно только собой.
Когда-то он сидел на рынке, держал холодный бокал с коктейлем и рассказывал о том, во что верит Ганнибал — в теорию хаоса. И только теперь он подумал, что тоже верит в нее. Где бы ни началась его жизнь, в какую сторону бы она ни завернула, он бы все равно закончил одним — смертью. Не только он, все люди. Так что оставалось только принять свое будущее.
Надо отметить, начиная с того дня, как он принялся за охоту за Ганнибалом, все это — самая долгая попытка суицида в истории. Завтра наступило вместе с первым лучом солнца, и Уилл, не сомкнув глаз, поднялся навстречу своей судьбе.
Гости прибыли к восьми в лимузинах с тонированными стеклами, однако личную охрану заставили остаться у входа, не пустив даже на порог. Несмотря на платья и дорогие костюмы и смокинги, их досмотрели, сумки выпотрошили, даже маленькие дорогие клатчи, и ни один из богатеев не возмутился, потому что каждый боялся прослушки и спрятанных камер. Больше попадать на первые полосы Татл Крайм не хотел никто.
Уилл раздал последние указания на кухне и встал у окна, наблюдая за их приездом. Меню на вечер он позаимствовал из коллекции Ганнибала из предыдущих званых ужинов. Для разогрева он решил повторить знакомые уже блюда, потому в этот вечер их ждали самые несочетаемые между собой вариации: паштет из гусиной печени; свиное сердце; поджарка из почек с кориандром; рулеты из почек с беконом и травами; запеченная свинина с соусом камберленд; куриные блинчики с чили и ананасами; а на десерт — фруктовое желе, красочно разлитое по бокалам с вафлями и шоколадом, так как любой выпечке Уилл заранее сказал твердое «нет».
Ему помогали повара Верджеров, которые служили им последние два года, а именно тогда у Мейсона изменились вкусовые пристрастия до перемолотой в кашу субстанции. Они были молчаливы и исполнительны, благо, их молчание хорошо оплачивалось, однако это не мешало им видеть, как Мейсон обращается с сестрой и другими слугами, какие личности его посещают — вроде Пола Крендлера и замдиректора министерства юстиции Фишера, — и тихо ненавидеть сборище бандитов, поселившихся в особняке. О Уилле они не знали, что и думать. На кухне он выглядел отстраненным, задумчивым, но со знанием дела раздавал задания для соуса, проверял консистенцию желе и красочно, как профессиональный повар, сервировал блюда на тарелках для подачи на стол. Закончив, Уилл вытер руки полотенцем, снял фартук и ушел переодеваться.
Костюм ему заказала Алана, чему Уилл снова не удивился. Темно-синие брюки из дорогой на ощупь ткани, шерсть и шелк. Жилет и однобортный пиджак на две пуговицы были разложены на кровати и дожидались своего часа. Рубашка холодного голубого цвета и серо-стальной галстук с добавлением шерсти. Платок в нагрудный карман с темно-синей окантовкой и будто металлическими цветами в множащийся узор. Она выбрала ему хорошие воинские латы, и Уилл слабо улыбнулся, прежде чем начать одеваться.
Где-то в доме Ганнибала тоже готовили к ужину, и Уилл чувствовал, как они снова синхронизируются. Это были его последние мгновения собой, потому он не спешил, застегивая пуговицы, выравнивая складки на рукавах и бедрах, застегивая ремень и повязывая галстук. Когда он закончил, в высоком зеркале отразился тот самый человек из его кошмаров с холодным, мертвым взглядом, которого он видел каждый день перед тем, как встретить Молли, да и после ловил его блики, стоило расслабиться. Уилл зачесал волосы набок и в последний раз проверил свое отражение. По крайней мере, он смог одеться на свои похороны, кому еще так везет?
Прежде чем выйти из комнаты, он достал из пальто монету и переложил в карман пиджака, на секунду задержав ее в пальцах. Времени почти не осталось. Уилл вышел из комнаты, оставив трость на кровати, и хоть и с трудом, но спустился в холл.
Гости уже беседовали за столом, попивая шампанское и явно чувствуя себя некомфортно от бродящих мимо официантов. Небо и земля по сравнению с вечерами у Ганнибала, куда все рвались попасть и были уверены, что компания будет достойной, а не эта жалкая пародия, когда пробираешься поздно ночью, тайком, а затем ждешь неприятностей на каждом углу, включая от своих подельников. Уилл остался стоять в тени, наблюдая за ними и слушая разговоры.
— Я рассчитывала, что здесь будет гораздо меньше лишнего народу, — нервно хмыкнула женщина в коралловом платье с массивным ожерельем в виде египетских золотых колец.
Ее звали Венеция Силден. Конечно же, псевдоним, творческий, с тех времен, когда она еще была балериной. После чего она удачно вышла замуж и теперь вела богемный образ жизни, став упитанной, но все еще привлекательной дамой средних лет. Она была богата и забыла, что такое работать, еще лет пятнадцать назад, развлекаясь тем, что входила в филантропическое общество Балтимора и посещала все их благотворительные вечера. Ее лицо невинной девушки с годами явило угловатые злые брови, носогубные брезгливые морщины вокруг рта и тяжелые веки, превратившие открытый взгляд в прищур. Венеция недовольно скосила взгляд на официантов и огромных двух сицилийцев на постах, которые для ужина оделись в белые смокинги и теперь выглядели как гигантские толстые пингвины.
— Я слышал, что перед главным блюдом их всех распустят, не волнуйся, дорогая, — погладил ее плечо муж, прилагавшийся к ней, как дополнительный кошелек.
— Этот повар действительно знает свое дело. Мясо бесподобно, хоть и свинина, — заметил пожилой мужчина, одетый весьма по-американски — черный костюм, белая рубашка и красный атласный галстук.
Судья Телфорд Хиггинс и его жена Мануэла были частыми гостями доктора Лектера и являлись образцовой семьей: походы в церковь по воскресеньям, трое взрослых детей, шестеро внуков, связи во всех министерствах. Судья давно дружил с семейством Верджеров и когда-то помогал отцу Мейсона протащить законы об отмене норм гуманного забоя скота, и все в одночасье рухнуло, когда их имена всплыли вместе со скандальными подробностями дела Лектера. Они лишились своей репутации и большой части денег.
— Вы разве не слышали? Грэм охотился за Лектером с ФБР год назад, — встрял лощеного вида молодой мужчина с противным акцентом, будто он только что приехал с ковбойского юга, и невидимая соломинка во рту мешала ему нормально открывать рот.
— Не самая лучшая рекомендация.
— Может, ФБР сами себе мешали, раз уж стоило Мейсону прибрать его к рукам, как Ганнибала схватили? — вмешался парень под именем Бен Холкоп.
Он раньше был помощником мэра, пока его карьера также не полетела под откос из-за множества нераскрытых убийств во время последних выборов, и самого мэра не сместили. Он был у Лектера всего раз и винил его в том, что теперь его не хотели брать в политику из-за сомнительных ужинов у каннибала. С ним на вечер пришла его новая пассия — молодая, амбициозная актриса, с которой он не мог разгуливать по приемам из-за жены. Мильва знала, что они собираются есть человечину, но ей было плевать. Если ради денег Холкопа ей нужно было съесть пару экзотических блюд, так тому и быть.