— Прости, меня, Уилл. Надеюсь, то, что я сделал это ради тебя, послужит достаточным оправданием. Однажды ты увидишь, почему, и этого момента я буду ждать с нетерпением.
— Будешь ли?
Уилл никогда не замечал, как едва уловимо лицо Ганнибала передавало все его чувства. Чуть опущенные уголки губ, четкая линия скорбных морщин, влажный блеск глаз и всеобъемлющая печаль, которая подступила к горлу и помешала Ганнибалу нормально сглотнуть. Глаза впитывали крохи света, не отражая ничего.
— Конечно, Уилл, даже не сомневайся, — тихо произнес он, подходя ближе. — Однако Эбигейл ставит меня в неприятное положение, когда приходится выбирать между вами двумя. Она боится. Страх заставляет ее действовать необдуманно, защищаться от тех, кто хочет ей только лучшего. В этом заключается ирония, не так ли? Она выжила один раз, убив самого дорогого человека в своей жизни, и знает, что выживет еще раз. Это делает ее непредсказуемой.
Возможно, Ганнибал соврал, чтобы переманить его на свою сторону. А может, и нет. В любом случае Уилл собирался увидеть все сам и уже тогда решать, что делать с Эби.
— И кого ты выберешь между нами?
Ганнибал отвернулся, его лицо стало осторожно пустым и невыразительным, и Уилл опустил взгляд, сделав вид, что занят успокоением собак, погладив их по макушке. Те терпеливо ждали, пока он сдвинется с места, не понимая, что хозяин нашел возле этого конкретного дерева.
— Ты уже придумал, куда денешь тело Рендалла, когда вы с Эбигейл с ним покончите?
— Закопаю в лесу.
— Не слишком ли рискованно в наши дни? Его могут раскопать животные, найти дети или туристы, решившие прогуляться до рощи, в конце концов, парк могут выкупить под стройку, и тогда придется отвечать на множество неприятных вопросов.
Уилл подозревал, что ничего подобного не произойдет, если сам Ганнибал укажет место захоронения, но, как и в истории с Бойлом, у него явно что-то было на уме.
— Давай пропустим ту часть, в которой мы ходим вокруг да около, и ты сразу скажешь, что задумал.
Свое раздражение Ганнибал прятал намного лучше Джека: он лишь неодобрительно вздохнул. Его взгляд был укоряющим и нежным одновременно, будто он смотрел на нетерпеливое, любимое дитя.
— Зачем растрачивать мой подарок впустую? Привези тело к церкви возле дома, с торца есть запасной выход, за дверью будет лестница, ведущая вниз. Она никем не охраняется.
Размышляя, какого сорта сюрприз заготовил ему Ганнибал, Уилл с подозрением нахмурился.
— Ты будешь ждать меня там? В церкви?
Ганнибал моргнул, его взгляд стал странно расфокусированным, практически мечтательным: лениво опущенные веки и чуть приоткрытые губы в мягких тенях лунного света. Он ничего не говорил, видимо, захваченный видением новой реальности. Его зрачки расширились, глаза теперь уже не карие, а полностью черные, как из глянцевой тьмы.
Так близко от полицейских, но с телом на руках Уилл не сможет позвать на помощь. Ганнибал стоял бы в зале в мягком свете свечей со слишком прямой спиной. Услышав шаги, он бы обернулся, ни одна эмоция не отразилась бы на его лице. Уилл прикоснулся бы к нему хотя бы для того, чтобы проверить, настоящий ли перед ним человек.
Одно прикосновение не убило бы их, правда же? Возможно, к левой руке, которая безвольно свисала вдоль тела, будто Ганнибал боялся ей пошевелить. К костяшкам, сухой нежной коже…
Его решение застало Ганнибала врасплох. Вдох вышел резче, выдох глубже, громче. Увидев реакцию, Уилл осмелел мыслями, и от осознания, что он творит, сначала загорелись жаром уши, щеки, а затем и все лицо запылало, как под полуденным солнцепеком.
Ганнибал облизнул пересохшие губы, оставив заманчиво блестящий след и не видя ничего перед собой. Сделав шаг назад, он оступился и схватился за дерево, чтобы не упасть. Не в силах справиться с эмоциями, Ганнибал закрыл глаза, его вдохи делились на паузы, дыхание срывалось вместе с дрожью, пальцы на дереве побелели в попытках удержаться. Его губы неслышно произнесли: «Уилл».
Внезапно Ганнибал открыл глаза, и сила взгляда опалила Уилла до мурашек. Не разделяя, где видение, а где реальность, Ганнибал сделал несколько шагов вперед, моргнул и последним усилием остановился. Протянутая рука повисла в воздухе, будто он хотел удержать Уилла рядом.
— Несмотря на мой дар, — голос вышел неожиданно сиплым, будто что-то сдавило ему горло, — я не могу полностью предвидеть твои действия. Ты всегда находишь, чем меня удивить, — он вздохнул и убрал влажную прядь волос со лба.
— Что ты видел?
— Мне не хотелось бы, чтобы ты чувствовал себя обязанным как-то оправдывать мои ожидания и видения.
Сглотнув застрявший ком в горле, Уилл неловко кивнул, соглашаясь.
— Ты пытался изменить будущее?
— Ты хотел сказать «все еще пытаюсь», — на лице Ганнибала впервые проступила усталость. — Из сражения со временем не выйти победителем. Ты еще об этом узнаешь, — он указал на густой лес. — Время на разговоры исчерпано, нам лучше выдвигаться.
Собаки с радостью поспешили вперед.
Они с отцом чаще всего охотились на кабана, птицу, а если повезет, на лосей и оленей. Однако когда хищники попадались под прицел, они не брезговали мясом и шкурой, а однажды, возле озера, даже столкнулись со стаей серых волков — упитанные и всклокоченные, те переходили реку на мелководье. Они с отцом не стали их трогать, а лишь наблюдали с холма.
Отец рассказывал, что в Штатах в шестидесятые их почти истребили, и на западе не осталось ни одного семейства, редкие одиночки выжили в Миннесоте и на Королевском острове в Мичигане. Он говорил, что Эбигейл повезло: к ее рождению популяция волков настолько восстановилась, что их вычеркнули из списка животных, находившихся под запретом для охоты.
Среди стаи нет вожаков, это все миф. Стоит тронуть одного, вся стая загрызет неудачливого охотника в мгновение ока. Одинокий же зверь слаб. У него всего одна пара глаз, его можно заманить, подловить и загнать в угол. Рендалл Тьер — один, и он шел прямо к ним в руки.
Костер Эбигейл горел ровным пламенем, призывно мелькая всполохами. Он должен послужить Уиллу ориентиром, сама же она сидела на высокой осине неподалеку, вглядываясь в бинокль ночного видения в кромку деревьев. Она нашла идеальную ветку с толстым основанием и резким сломом вверх, будто предназначенным, чтобы опереться на нее локтем и установить винтовку. За последние полчаса ни одна тень не шевельнулась, и у нее затекла рука и ныла шея, но Эбигейл даже не думала слезать. В груди знакомо поднимался охотничий азарт, предвкушение, что добыча уже рядом, надо лишь немного потерпеть. В конце концов, они с отцом могли часами сидеть в земляном шалаше, поджидая прыткого и осторожного оленя.
Человек в этом плане был более легкой добычей. У Рендалла нет острого нюха. Ветер не выдаст Эбигейл. Темнота скроет ее убежище, где она притаилась, слушая, как в полной тишине редко потрескивал костер, и очередная птица вспархивала где-то в вышине.
Тьер подражал медведю и наверняка сейчас искал ее по лесу в странной пародии на брачную игру. Если она правильно помнила, гон действительно начинался где-то в это время, в мае, и шел до середины июля. Охотникам советовали не ходить в одиночку и уж тем более не рисковать вмешиваться: животные были очень агрессивны и могли напасть без видимой причины. Медвежьи свадьбы проходили без свидетелей. Самец гонялся за самкой по лесу, оставляя после себя характерный след из сломанных веток, поваленных деревьев, глубоких следов от когтей и сильного запаха мочи.
Помня, что любой самец рядом с самкой воспринимался как соперник, Эбигейл надеялась, что Уилл с собаками лишь спугнет Рендалла в нужную сторону, а не спровоцирует того на атаку. Она вспомнила немигающий взгляд парня, за которым трудно было угадать, о чем тот думал. Что-то подсказывало, что даже с дробовиком в руках у Уилла могли бы возникнуть серьезные проблемы при прямом столкновении.
От друзей отца она слышала историю о медведе, в которого выстрелили семь раз и хоть бы хны: тот, раненный, гнал охотника до самой переправы, пока человек не споткнулся и не получил массивной лапой по хребту. Его спасло лишь то, что неподалеку охотились еще несколько человек, подоспевших вовремя и, наконец, застреливших зверюгу. Тот охотник больше никогда не мог ходить — удар перебил позвоночник.