— Это было не слишком честно, — заметил Уилл, выгнув бровь.
— Честность относительна, как и реальность субъективна.
— Ты честен со мной?
— Наше подсознание зачастую оберегает нас от правды: о самих себе и о близких, иначе мы сошли бы с ума. В оправдание Аланы могу сказать, что, когда перед ней встал выбор, страх не выиграл в битве за ее совесть. Потому от нее пришлось избавиться.
— Что ты с ней сделал?
От взгляда черных глаз исподлобья или вина на голодный желудок, но Уиллу вдруг стало жарко, и кровь прилила к лицу. Губы покалывало, но он не был уверен, от чего: от перечного жара или от того, что Ганнибал молча смотрел, как Уилл нервно увлажнил губы языком.
— Расскажи, что ты почувствовал, когда был с Рендаллом в лесу.
Ганнибал хотел услугу за услугу, не собираясь открываться первым.
— Я… ощущал его на расстоянии. Мне даже не нужно было видеть, где он, я просто знал. Будто смотрел во все со стороны.
— Но что-то изменилось, когда он напал на Эбигейл.
— Да.
— Что произошло? — видя, что Уилл не хочет об этом говорить, Ганнибал решил его подвести к ответу: — Зверь лежал на земле, поверженный, как великий Колосс. Эбигейл подошла, чтобы проверить, мертв ли он, и Рендалл напал на нее из укрытия. Ты не почувствовал его. Почему? Рендалл хотел убить Эбигейл. Ты думал, что перехватишь его желание и захочешь убить ее, Уилл? Потому перестал прислушиваться?
— Да.
— Тебе пришлось прикоснуться к нему. Смерть могла быть быстрой, перелом шеи, и все было бы кончено. Но ты душил его голыми руками.
От воспоминания волосы по всему телу встали дыбом. Уилл подавил дрожь, осторожно скользя пальцами по ножке бокала. Он думал о том, как с силой сжимал горло Рендалла локтем, чувствуя биение его сердца, его жажду, голод, желание, и непроизвольно поглаживал гладкий хрусталь.
— Я не хотел его убивать.
— А Эбигейл? Хотя бы на секунду — вонзить в нее зубы, ощутить горячую кровь во рту?
Уилл слишком долго смотрел в пустоту, не мигая, и влага выступила на глазах. Он зажмурился и когда ответил, то голос прозвучал глухо и с придыханием:
— Хотел.
Блеск свечей больше не отражался в черных глазах Ганнибала, поглощенный абсолютной тьмой. Он медленно облизнулся, будто его мучила жажда, которую нельзя было утолить водой или вином.
Странно, чем дольше они находились вдвоем, тем меньше ужин имел отношение к еде. Уилл взял тарталетку с подноса и, немного помедлив, положил в рот целиком. Теплое тесто хрустнуло под зубами, как хрупкие птичьи косточки: чуть солоно от каперсов, дразнящая острота красного лука и сладко-кислое послевкусие корнишонов. Основная мясная нота сгладила переходы и нежно растеклась во рту, открывая за собой видения.
Честное сердце Зверя, умеющего любить преданно и искренне, выбравшее себе пару и желавшее быть с ней до конца своих дней. Так и случилось. Он подарил Эбигейл самое дорогое: дух охоты, ночной ветер, открыл силу и мощь, ее возможности, и, если для этого нужно было умереть, он был готов.
Уилл вернулся в настоящее, за стол, утопающий во полутьме, и еле слышно выдохнул. За ним все еще наблюдали, чужое внимание ощущалось теплым прикосновением так близко, что, казалось, Ганнибал прислушивался, как под пальцами бьется пульс Уилла сквозь кожу.
— Скажи, — несмотря на видимое спокойствие, его выдала секундная пауза, пока он сглатывал, да и то потому, что Уилл гипнотизировал его шею и движение кадыка, — твое сердце билось быстрее, когда ты убивал Рендалла?
— Я был спокоен.
— Ты изменился. Ты видишь, что было, знаешь, что будет, и видишь их единовременно во мне, как в отражении себя. Прошлое, будущее и настоящее коллапсируют в тебе, исчезает понятие времени, и ты становишься тем, кем был всегда и всегда будешь.
— Кем же?
— Хозяином своего мира.
— Всегда найдется зверь сильнее, чьим обедом я могу стать, — легкомысленно пожал плечами Уилл. Правда пищевой цепочки никогда его не заботила. — Разве ты сам не думал о том, чтобы съесть меня? Вдруг тебе передадутся мои способности, если ты съешь мои мозги? Миша всегда была бы с тобой.
— Она и так всегда со мной.
Уилл кивнул на бокал в руке Ганнибала.
— А что в вине?
— Не что, а кто, — исправил тот, не отрицая, что подобные мысли приходили ему в голову. — Хищник, который не рассчитал аппетита. Как думаешь, Уилл, твое сердце будет стучать быстрее, если ты будешь убивать меня?
Будет ли стучать мое сердце быстрее, если я буду убивать тебя, Уилл?
«…На дворе ночь. Ганнибал приходит к дому, хладнокровно убивает обоих агентов в машине и заходит в дом тихо, как кошка. Уилл лежит на столе, его грудная клетка раскрыта, морфий мешает чувствовать боль, но не прикосновение руки и пальцев где-то глубоко внутри. Большой палец скользит среди крови и гладкой мускулатуры, а сердце бьется, бьется за жизнь, качает кровь, пытается выпрыгнуть прямо на ладонь. Уилл все еще жив. Прикосновение Ганнибала как благословение Бога, Уилл прикрывает глаза и чувствует все будущее мира…»
У Уилла перехватило дыхание, Ганнибал же знающе улыбнулся, невероятно довольный собой. Как будто Уилл сделал ему один из лучших комплиментов. Не сговариваясь, они принялись за свой ужин.
Уилл отрезал ножом кусочек легкого, жаренного в винном соусе. Вкус сплелся с сочным мясным соком и воспоминаниями Тьера, ударив в небо насыщенным, нежным букетом. Ганнибал голодно смотрел за каждым движением вилки, исчезающей у него во рту.
— Останься со мной, Уилл, — тихо произнес он.
Еще не просьба, но уже очень близко. Ганнибал говорил не о доме и не о видении, а о чем-то большем. Возможно, это была не просьба, а приглашение.
— Обычные люди способны на сострадание, однако я никогда не имел проблем, чтобы отстраниться или дистанцироваться от других. Мое сострадание к тебе вызывает беспокойство.
Уилл хмыкнул.
— Будет неудобно сострадать во время еды.
— А ты сам не думал, что если съешь часть меня, то сможешь видеть будущее?
— Мне хватает проблем. Только ты считаешь, что это забавное времяпрепровождение — есть других людей.
Ганнибал многозначительно посмотрел на тарелку Уилла.
— Ты так и не ответил, что сделал с Аланой, — вместо бессмысленного спора напомнил Уилл.
— Фактически еще только собираюсь сделать. К Алане уже приходила агент Ласс, протеже Джека, чтобы поделиться своими подозрениями, однако ее никто не слушает. Моя репутация работает сама на себя, никому и в голову не придет, что именно я — Чесапикский Потрошитель. Человеческие предубеждения, что поделать? — Ганнибал прожевал кусочек отбивной с овощами и качнул вилкой. — Думаю, ее можно ожидать на этой неделе. Ласс выбирает день, когда я соберусь посетить оперу или буду в офисе с пациентами, чтобы найти улики.
— Стоит ей определиться, и ее судьба будет решена.
— Именно так.
— А когда решусь я?
Ганнибал не ответил, лишь слегка улыбнулся уголком рта и тоже сменил тему. Их беседа напоминала танец, когда-то один, то другой вели друг друга через зал.
— Мне интересно, как Алана переживет этот день, если переживет. Кстати, к ней Мириам пришла самой первой в надежде на доступ к моему дому, однако та ей не поверила, — он произнес последние слова так, будто его забавляло, как самоотверженно защищала Алана его репутацию.
— Зачем ты играешься с ней? Только чтобы она обратилась ко мне за помощью в будущем?
На этот раз от наступившего молчания у Уилла что-то трепыхнулось в животе. Ты знаешь, зачем, — говорил взгляд Ганнибала. По той же причине, по которой Уилл больше не трогал диктофон, почему он никому не рассказал о Мише и о детстве Ганнибала. Из-за тебя — слова, объединяющие множество причин, и причина сама по себе. Неконтролируемая могучая сила, соединившая их через время и пространство, которая все еще боялась быть названной.
— Я не собирался заводить с ней отношений, — признался Ганнибал, уголки его губ были скорбно опущены, будто даже напоминание об этом было ему неприятно. — Однако, я ни о чем не жалею.