— Мистер Загадка.
— Что? — он замер в дверях, снег рассыпался на коврик на входе.
— Говорю, что здорово посидели, надо повторить.
— Здорово — это до того, как Клайв начал играть на банджо или после?
Справедливости ради, Клайв действительно неплохо играл, но монотонность его репертуара в исполнении хриплого голоса могла усыпить и армию. Молли улыбнулась и только хотела сказать что-то еще, как Уилл быстро кивнул, пробормотал «добр нч» и вышел.
Он не считал это побегом, скорее, тактическим отступлением. Он не хотел вводить ее в заблуждение, хотя мог бы. Конечно, мог. Образ Уолтера нетрудно повторить: суховатый юмор, грубоватая нежность, в сексе ничего сверхъестественного, у него был аппетит здорового мужчины, который ограничивался «похлопать Молли по заднице» или «поцеловать в машине». Больше шести лет они ласкались украдкой, пока маленький Уолтер спал на соседней кровати, а затем и в соседней комнате.
Уилл завидовал нормальности этой семьи. То, что творится в его голове, — опасно. То, что он видит, — опасно вдвойне. Уилл должен носить метку прокаженного, чтобы никто не подходил близко.
Он разобрал двигатель морского вездехода, уже зная, что с ним не так. И сверхспособностей не нужно, чтобы увидеть растекшееся по всему корпусу масло. Двигатель перегрелся, шестерни трансмиссии заржавели, зубчики поломались, и весь механизм подлежал замене. Ему предстоял не самый приятный разговор с владельцем о том, как правильно в следующий раз покупать масло, чтобы при разгоне оно не превращалось в воду.
Через открытую дверь гаража с улицы донесся звук мотора. Уилл вытер перчатки от остатков масла, которое налипло, как смола, и вышел навстречу незваному гостю. Молли, в смешной шапочке с нарисованной машинкой и красном пуховичке, слезла с квадроцикла и сняла очки, постучав ими по рулю от снега. Лицо от ветра раскраснелось, похорошело, глаза горели жизнью. Счастливая улыбка ее красила, делая миловиднее и привлекательнее.
Что ж, настойчивости ей не занимать.
— Привет! — она махнула варежкой с оленями. — Мой конь барахлит чего-то. Посмотришь?
Повод она нашла, молодец. Как же она перейдет к самому интересному? Из ее воспоминаний он видел, что Молли Фостер прямолинейна и всегда говорит, что думает, не ходя вокруг да около. Приятное разнообразие после тумана полунамеков. Он затащил квадроцикл в гараж.
— Что конкретно барахлит?
— Колеса туго поворачиваются, иногда скрипят, хотя я меняла колодки.
— Масло меняла?
— Месяц назад.
— Узлы смазывала?
— Узлы? — переспросила она, нахмурившись.
Уилл поставил квадроцикл на два домкрата, открутил колесо ключом на семнадцать и указал на небольшие цилиндры над и под колесом шириной в дюйм.
— Пресс-масленки. Их тоже надо закачивать маслом под завязку раз в три-четыре месяца, смотря как и где ездишь. По нынешней погоде я бы сказал, что чем чаще, тем лучше.
— Можешь сделать?
— Тут ничего сложного, в следующий раз сама можешь проверять на уровень смазки, — Уилл достал из вороха инструментов на стеллаже шприц и вставил в него баллон. — С тебя восемь баксов.
— Как насчет семи баксов и кофе?
— Восемь. И я не торгуюсь.
Уилл хоть и стоял спиной, насаживая тонкий шланг на крышку баллона, но все равно услышал, как она вздохнула.
— Ну, ты не можешь винить девушку, что она попыталась. Так как насчет кофе? Я угощаю.
— Я не пью кофе, — он даже не взглянул на нее, шприцевание не должно было отнять больше пяти минут, и Уилл не хотел задерживать ее дольше необходимого.
— Женат? — уже в лоб спросила она, в ее голосе звучала улыбка.
— Нет.
— Гей?
— Не знаю, не пробовал.
— Извращенец?
— Не более, чем все остальные, — ответил он, будто его спрашивали, в какие часы работает его гараж. Сам Уилл не стал любопытствовать, и Молли прислонилась к столику с инструментами, сложив руки на груди.
— Но ты занят. Я вижу, когда люди в отношениях.
— Тебе не кажется, что это не твое дело? — Уилл знал, что она не обидится.
— Я хотела позвать тебя на свидание, так что в каком-то роде мое.
— В таком случае не поспоришь, — он улыбнулся уголком рта, не отвлекаясь от работы.
— А я о чем. Ну так что? Девушка? — Молли сделала неуверенную паузу. — Парень?
Чудовище из глубин.
— Сложно объяснить: у меня нет обязательств, но и свободным я себя не чувствую.
— После смерти мужа я почти год так ходила. Никак не могла привыкнуть. Даже кольцо не снимала.
— Но сейчас все изменилось? — он многозначительно посмотрел на ее руку, на которой уже не было кольца, как и не было его на Рождественском ужине у Дианы.
— Время лечит, — она снова пожала плечами. — По крайней мере, так говорят.
— Говорят многое, не всегда правду.
Уилл не винил ее за любопытство. За восемь месяцев его никто не навестил, он никуда не звонил, никому не писал, иначе местные почтальоны уже обо всем бы доложили главным сплетницам побережья на рыбном рынке. Местные кидали на него косые взгляды, переговариваясь вполголоса: «Мужик не должен быть один, хоть бы бабу завел, что ли».
Но в том-то и дело. Уилл не был один. Никогда.
Заполнив масленки, он забрал деньги, и Молли между делом добавила:
— Слушай, ты мне нравишься. Можно выбраться куда-нибудь, если хочешь, без обязательств или еще чего. Не буду же я тащить тебя полупьяного к алтарю, просто пообщаемся. Если, конечно, ты не боишься собак.
— Собак? — он удивленно моргнул, впервые заинтересовавшись.
— Ха, так вот твое слабое место! Ты — собачник! Обещаю никому не говорить, иначе тебя обступят дамы с милыми щеночками. На самом деле, у меня одна собака. Я ее приютила осенью беременной, разродилась у меня в кладовке в магазине. Щенков разобрали, а ее что? На улицу же не выкинешь, смотри, какой мороз. Назвала Ананасик.
— Ананасик?
Увидев его выражение лица, Молли широко улыбнулась и помогла вытащить квадроцикл из гаража.
— Не, ну, а что? Эта коза драная разгрызла в подсобке банку со сладкими ананасами, которая там сто лет стояла. Как ее только не стошнило после этого.
— Осторожнее на дороге.
Уилл так и не ответил на ее предложение, и, судя по знающей улыбке, Молли это заметила, но не стала настаивать, благополучно заведя мотор и скрывшись за поворотом в сторону города. Он был ей за это благодарен и, только собравшись домой, заметил, что на пятидолларовой купюре она оставила свой номер телефона. Вот же упрямая.
В шесть вечера он закрыл гараж. Стемнело, остались только желтые пятна фонарей среди туманной лесной дороги. Уилл не ел весь день и, сварив на ужин овсяную кашу, умял целую тарелку с хлебом. Чем проще еда, тем лучше. Тогда ему не приходилось думать, какая именно часть его сознания наслаждалась пищей. Ту, другую, он собирался заморить голодом, пока ее голос не станет легче ветра.
Одна кружка, ложка, тарелка, кастрюля. Один нож. Одна порция. Подушка, простыня в зеленый горох и одеяло. Узкая койка ровно на одного. Вместо ванны — душ с бойлером. Полотенца для тела и лица. Зубная щетка и зубной порошок в коробочке. Ватные штаны, гамаши, теплые потрепанные свитера, рабочие рубашки, купленные на распродаже. Одно кресло. Окно, наполовину занесенное снегом. Все просто и без изысков. Здесь нет для него места.
Приняв горячий душ, он присел с полотенцем на холодную крышку унитаза, вытирая лицо. Кожа горела от внутреннего жара. Уилл взглянул на свое отражение в зеркале на двери: густая борода; худые волосатые ноги, только бедра полнее от постоянных прогулок по лесу; член вяло лежал на бедре; кудри прилипли ко лбу; грудь безволосая, только несколько завитушек у сосков; кожа желтая, болезненная из-за проникающего в ванну уличного света через смотровое окно. Глаза мертвые, расчетливые, как провалы глазниц у черепа. Как будто дьявол прикоснулся к его душе.
До чего же похож его день на тот, в квартирке на Пеннингтон авеню. Ранний подъем, редкие гости, раз-два в неделю от силы, звенящая тишина, царящая вокруг и в его голове. Но было одно существенное различие — там ему не к кому было пойти. Там его никто не ждал. Эту же пытку он мог закончить в любой момент, просто сев в свой грузовик и поехав в сторону Балтимора. Ганнибал, наверное, встретил бы его на полпути или дома с горячим обедом. Боже, как же иногда ему хотелось прекратить сопротивляться. Борьба против своего сердца медленно мучила его на ведьмовском костре.