Ганнибал запечатлел на коже первое признание, и Уилл ответил вздохом тягучего удовольствия, которое расплавило их обоих и слило воедино уже навсегда. Здесь, на ковре, в соседней спальне среди перекрученных в страсти простыней и в горячей ванне. На кухонном столе. У стены. В машине, припаркованной у самого входа, потому что не нашлось сил оторваться. Раз за разом, пока их тела не эволюционируют, замрут вместе, и так они затвердеют в новой, монструозной форме двуглавого чудовища.
В реальности они не занимались сексом, между ними не было физической близости, они даже не виделись, но Уилл уже был здесь, стонал и ощущал через грани будущего, как проникает в чужое тело, как ощущение наполненности перекидывает его через край — тысячи дней, до конца их жизни, вечность…
Он закрыл глаза, привалившись к косяку, боль в груди была такой, что хотелось рыдать и кричать, но он лишь молча терпел, сосредоточившись на ритме дыхания. Невидимые когти выпустили его сердце, оставляя кровоточащие раны. Когда он снова увидел комнату, двойники исчезли, а вместо них в кресле сидел Ганнибал и смотрел на него исподлобья. Уилл вздрогнул от неожиданности.
— Все то же мерзкое мыло, купленное на заправке, — произнес тот, и его лицо ничего не выражало, в темных, шоколадных глазах влажно отражался блеск огня. Сила его взгляда пригвоздила Уилла к месту, где он стоял. До боли знакомые черты, скорбная линия морщин возле выразительных губ, в правой руке он переворачивал монету между пальцев. Несколько долгих секунд они сохраняли молчание.
— Здравствуй, Уилл.
— Здравствуйте, доктор Лектер, — официальное обращение чужеродно легло на язык, будто он пытался говорить на незнакомом наречии.
Единственное, что выдало Ганнибала, — это легкий наклон головы и как он моргнул, потратив секунду на восстановление контроля. Монета в пальцах замерла и исчезла.
— Помнится, раньше мы обращались к друг другу по именам.
— Эти времена прошли.
Уилл не собирался делать ему больно. Ганнибал долго, непозволительно долго смотрел перед собой невидящим взглядом, сдерживая дыхание, а затем напряженно сглотнул. В глазах застыла влага.
— Я чувствую запах рыбы, соснового леса и масла, — его голос был обманчиво спокоен и тих. — А еще женскую туалетную воду на спирту, которую продают в бумажных каталогах. Что-нибудь с названием «Темный шарм» или «Обольстительная легкость» на этикетке. В твоей жизни появилась женщина, Уилл? Разве нет другой, которой ты клялся в верности и которая все еще ждет тебя?
Ганнибал не был бы собой, не ответь на боль еще большей, напомнив об Эбигейл.
— Я пришел узнать, все ли с ней в порядке.
— Для этого не нужно было возвращаться. На самом деле, ты хотел повидаться со мной. Я рад, — он откинул голову на спинку кресла, полуприкрыв глаза. — Даже сбежав, сделав вид, что забыл, кто ты и какова твоя природа, даже отказавшись от нас, ты все еще часть семьи, Уилл. Все, что мое, принадлежит тебе. И если ты хочешь взглянуть, что ждет тебя с этой женщиной…
Эта женщина. Уилл против воли захотел его поправить. Ее зовут Молли, и она полная противоположность всему, чего ты добился, Ганнибал.
Уилл промолчал, распутывая вязь из намеков, взглядов и эмоций, которые снова заполняли его из-за их близости. Все мое — твое. Правдой ли было обратное? Ганнибал считал, что да. И если Уилл собирался связать будущее с Молли, Ганнибал отберет это будущее с той же легкостью, с какой бы перерезал ей горло. И будет в своем праве.
Они едины. Если Ганнибал будет несчастлив, как может быть счастлив без него Уилл? Это невозможно, а значит, излишне, и требует хирургического удаления. На ранней стадии или поздней — выбирать Уиллу. Она все равно не останется рядом.
Уилл подумал, что, наверное, с ним серьезно что-то не так, раз он не винил Ганнибала за эти мысли. Его инстинкты убийцы — это его природа, то, что он есть. Разве кто-то просит извиниться акулу за то, что она опасна? Нет, люди принимают ее природным хищником.
— И поднял я глаза мои и увидел: вот один овен стоит у реки; у него два рога, и рога высокие, но один выше другого, и высший поднялся после. Видел я, как этот овен бодал к западу и к северу, и к югу, и никакой зверь не мог устоять против него, и никто не мог спасти от него; он делал, что хотел, и величался, — процитировал Ганнибал, ровно так же не собираясь просить Уилла изменить свою природу в угоду его представлений. Все, что Уилл сделает, решит сделать, решил в прошлом, включая покинуть его и Эбигейл, не требовало прощения. — Знаешь, Уилл, если бы ты принял, кто ты есть, тебе стало бы гораздо легче. Не нужно извиняться. Ты пришел, это главное.
— Я уйду.
— Я умею ждать, — улыбнулся Ганнибал, свет от камина подсвечивал его лицо снизу, бросая на лицо искривленные тени. Глаза были будто вырезаны ножом, в неровном свете были видны дьявольский изгиб рта и острые линии от морщин. Теперь Уилл видел его полностью, видел вместе с ним: человеческие страхи, банальные причины для поступков, паттерны поведения, нужно лишь найти схему, которой подчинялось каждое живое существо, ядро-суть, которое Ганнибал каждый раз скидывал с пьедестала и смотрел, что получится. Привнося хаос в порядок, а порядок — в хаос. Мир, который он судил не за добро и зло, а за его красоту. И те, кто мешал красоте расцвести, наказывались безжалостно, как за грехи Господни.
Их с Уиллом встреча — будто наказание Ганнибалу за все, что он сотворил. Его любовь, его одиночество и ожидание. Ревность к другим людям в жизни Уилла. Боль от того, что от него отказались. Холод, который окружал теперь не только Мишу, но и Уилла, куда ему не было дороги.
И все же он ждал его. Боролся за их будущее с тем же упорством, с каким Уилл избегал его.
Они не обсуждали, что видели в этой комнате. Это было и не нужно, они оба знали, что момент у камина лишь ждет своего часа. И как бы Уилл ни отрицал, его визит во дворец говорил сам за себя. Он сделал шаг к двери.
— Прощайте, доктор Лектер.
— До свидания, Уилл.
Уилл очнулся в доме с ощущением, будто часть его вырвали насильно и оставили во дворце, в печке еле тлели угли. Похоже, он задержится в Катлере надолго.
Побывав во дворце, он узнал главное. Ни в одном из будущих Уилл не пожалел, что, подъезжая к дому Крендлера, свернул на полпути и уплыл на чужом катере куда глаза глядят.
Ни в одном будущем он так и не сказал Ганнибалу, где он.
Катлер, Апрель
— Так ты что, работал в ФБР? — спросил Джордж, похрустывая пиццей. В его бороде запутался сыр, и он с раздражением вытер подбородок салфеткой.
— Скорее на них, чем с ними.
Молли разлила по бокалам горячий глинтвейн, и аромат апельсинов, корицы и гвоздики заполнил комнату теплом и уютом. Он взял свой бокал и закинул в рот разморенную в вине дольку лимона.
— Хей, Мол, у тебя реально сдвиг на парней в форме, — беззлобно заметила жена Джорджа, Кейти, сидящая нога на ногу в вязаном свитере. Ей не хватало лишь эффектности и лоска, чтобы считаться по-настоящему красивой, но в Катлере косметика от снега стекала в считанные секунды.
Молли приобняла Уилла, положив голову ему на плечо.
— Это моя сверхспособность.
— Ой, тогда у Кейти — это закручивать офигительные корнишоны. Вчера в магазин приехали ребята из Нью-Хемпшира, только чтобы купить двадцать банок за раз, даже не торговались.