— Боюсь, я должна вас покинуть.
— И оставить нашу гостью? Как грубо, Беделия. Я ожидал от тебя большего.
Та без страха взглянула на Лектера и с достоинством поднялась, как бы говоря «ты можешь играть в любые игры, но если я сегодня не в меню, то имею право не слушать ваши задушевные разговоры». Ганнибал оценил ее выдержку и молча кивнул. Беделия удалилась по лестнице, цокот ее туфель еще несколько секунд раздавался у них над головой.
Стоило им остаться наедине, как Эбигейл перестала ходить вокруг да около.
— Где Уилл?
Она не ожидала какой-либо реакции от Ганнибала, но тот прикрыл глаза, а затем громко вздохнул и снова на нее посмотрел.
— Наш дорогой Уильям жив, здоров и обрел семью.
Что, простите?
— Семья? — Эбигейл подумала, что ослышалась. — В смысле, настоящая?
— Жена и восьмилетний сын. Они живут где-то на севере, возможно, Канада или север Штатов, точнее сказать не могу, он не оставил своего адреса, — улыбка Лектера вышла натянутой.
Эбигейл понадобилось два полных глотка красного, чтобы занять рот и не устроить импровизированный допрос. Когда? Почему? Они и правда женаты? Официально? Он усыновил чужого ребенка? Он не мог, черт его дери, написать хотя бы открытку об этом? Она чувствовала себя преданной, хотя разумная часть напомнила ей, что они с Уиллом были знакомы чуть больше недели. Он ей ничего не должен. У него своя жизнь, и уж тем более он не обязан ждать ее годами, как заточенная дева в башне…
Какого черта?! — хотелось крикнуть Эбигейл, но она лишь смотрела на сад, на опускающиеся сумерки, на движущиеся от ветра листья, и не видела перед собой ничего. Она не знала, сколько тянулось молчание.
— Он счастлив?
— Что, если да?
Боль в груди рождала гнев, гнев хотел выплеснуться злобой, злоба хотела жертв и требовала жизни обоих — и женщины, и ребенка. Они с Лектером могли бы…
Прийти за ним, вырезать его импровизированную семейку, забрать его из глуши, в которой он прятался, вернуть себе. Эбигейл слишком ярко могла представить, как заходит ночью в чужой дом и склоняется над детской кроваткой.
Восемь. Пацан, наверное, умирает по супергероям. Спит в пижаме. В его комнате рисунки на стенах, наклейки, светящиеся в темноте, тетради, игрушки. Нормальный ребенок с нормальными увлечениями. Эбигейл сглотнула комок в горле, еще никогда ей не было так трудно удержаться от непрошенных, обидных слез.
— А где отец мальчика?
— Умер, — доктор Лектер наблюдал за ней со змеиным спокойствием, видимо, решая, выразить ли сочувствие или насладиться ее болью сполна. — Он был полицейским.
— Конечно, — хмыкнула она, потерев переносицу. — Конечно, полицейским. Кем ему еще быть.
Головная боль от резко поднявшегося давления заломила виски. Твою ж гребанную мать. Давно у нее такого не было. Со времен допросов после смерти отца.
— Мы все ищем похожее, как я уже говорил. Его жена — не исключение.
— А он был и рад изобразить ее покойного мужа, да? Прекрасно, просто волшебно.
Что ж, вопрос, вернется ли к ней Уилл, отпал сам собой, не так ли? Куда ей теперь идти? Она никому не нужна.
— Эби, — доктор Лектер наклонился еще ближе и, протянув руку через стол, коснулся ее пальцев. — Посмотри на меня.
Она подняла глаза, даже не заметив, как уже некоторое время гипнотизировала пустую тарелку. Поэтому Уилл отказался от нее? Потому что она ненормальная? Ест человечину? Убила своего отца? Потому что она «неправильная» и не смогла бы жить рядом с ним даже по соседству? Через дорогу? Видеться хотя бы изредка? Поэтому?
Ей закрыта дорога в ФБР, Уиллу она больше не нужна, за пределами этого дома ее ждет такая же одинокая жизнь. На ненавистной свободе. В полном одиночестве. До конца жизни.
— Что? — голос предал ее и надломился.
— Он тебя не забыл. Он хочет вернуться.
Ганнибал говорил уверенно, и его словам хотелось верить. Ошибка, ведь так? Просто большое недоразумение. Они с Уиллом не привыкли доверять друг другу, не были готовы тогда, но все может измениться. Уже изменилось. Она стала сильнее, она готова сделать решение. Эбигейл понимала: нельзя ревновать к восьмилетнему безымянному мальчику и мысленно планировать его убийство. Нельзя ревновать к неизвестной женщине, которая всего лишь пытается устроить свое счастье.
А как же мое счастье? — зарычало что-то внутри нее. Мое! Отец посвятил мне убийства девушек; мать сделала вид, что все в порядке; ФБР и Джек не смогли поймать его в самом начале и обвинили меня в соучастии. Это честно? Это справедливо?
А единственный, кого заботило мое мнение, сейчас с другими людьми, полностью чужими. Так почему, собственно, мне нельзя забрать то, что принадлежит мне?
Почему?!
Ее руки дрожали, а правой она и вовсе сжимала нож, даже пальцы побелели. Нисколько не боясь, Ганнибал заставил ее разжать кулак и положить нож на скатерть. Сорванно выдохнув, Эбигейл встала из-за стола, и ножки стула испуганно скрипнули по полу. Поднявшись следом, доктор Лектер обошел стол и без лишних слов раскрыл для нее объятия.
Эбигейл знала — это все не по-настоящему. Лектер питался ее болью, такова его натура: чем больше страдают окружающие, тем прекраснее они для него. Он мог бы причинить ей боль, но она бы не сравнилась с тем, сколько причиняло ей одно лишь имя Уилла. А потому Ганнибал мог предложить только утешение. Ей. Себе. Ведь, в конце концов, их обоих отвергли. Чувствуя, что вот-вот рассыплется, она с готовностью спряталась в кольце его теплых рук. Да, его утешение было искренним лишь отчасти, у кого нет? Любимые дарят свое тепло для того, чтобы получить тепло в ответ. Чистое, эгоистичное желание, чтобы любимый человек чувствовал себя хорошо рядом с тобой, потому что от его счастья зависит твое собственное.
Эбигейл прижалась щекой к его жилету, его грудь была мягкой и твердой одновременно, прямо как у Уилла в их первый совместный ужин. Сердце билось ровным ритмом. Рубашка пахла свежим хлебом, видимо, из-за домашних кексов. Приятный запах, когда-то давно они с отцом прикармливали уток на озере возле охотничьего домика между сезонами, чтобы те прилетали к ним, когда откроется охота, в поисках пищи.
— Нередко те, кого мы любим и кому желаем счастья, совершают ошибки. Наша же задача — помогать им, поддерживать и быть рядом. Через любовь мы раскрываем их потенциал и делаем их сильнее. Все, что Уилл делает, он делает для тебя, моя дорогая, даже если делает ошибочно. Он не приедет, но это и не нужно.
Эбигейл подняла голову и встретилась с ним взглядом. От спокойствия Ганнибала не осталось и следа. Перед ней действительно стоял человек — живой, сочувствующий и такой же ненормальный, как и она, раз уж проявляет собственные эмоции только потому, что она сама на грани нервного срыва. Не зря же он выбрал психиатрию, да? Идеальное место кормления.
— Нет?
— Конечно, нет, — улыбнулся Лектер, погладив ее влажную от слез щеку. — Мы поедем за ним сами и вернем нашего Уилла. Я не могу найти его, но ты сможешь.
Ганнибал был не просто уверен в этом, в его глазах горел маниакальный огонь. Неважно, с чем они столкнутся впереди, он собирался быть верным слову и вернуть Уилла, чего бы это ни стоило. Наперекор прошлому, будущему и самому понятию времени.
— А Беделия?
— Я думал отпраздновать твой приезд.
Сначала она не поняла, как имя Беделии связано с празднованием, а затем планы Лектера на ужин открылись ей во всей красе.
— А она не будет против?
— Я уверен, что она войдет в наше положение, и ее согласие — лишь вопрос убедительных доводов.
Интересный способ сказать, что он собирается убить Беделию для нее. У Эбигейл возникло ужасное дежавю, от которого в животе все неприятно перевернулось. Словно она никуда и не выходила из охотничьего домика в тот вечер, и не убивала отца. Будто этот день замкнулся вокруг нее в вечную петлю. День за днем он будет повторяться и повторяться. Ей захотелось немедленно закричать и вырваться из этого дома.
Стоит Лектеру увидеть новую семью Уилла, как он сделает с ними то же самое — украсит их мясо пассированным луком и даже не поперхнется. Напротив, он будет наслаждаться ими, особенно осознанием, что Уилл теперь полностью принадлежит им. Ему.