— Его?! Пожалеть?! — Наташа даже поднялась из-за стола. — Да я бы сделала сейчас самое подлое и самое мерзкое, только бы навредить ему! Я донос бы написала! Анонимку! Я бы подкупила хулиганов, чтобы избили его! Я бы…
— Но почему вы этого не сделали? — спокойно спросил Мартынов. — У вас были и время, и возможность.
Наташа растерялась.
— Я еще сделаю, я еще такое ему сделаю!
— Нет, не сделаете. Вы ничего дурного ему не сделаете. Для этого вам пришлось бы стать какой-нибудь другой девушкой. А вы — вы. И вы простите его. Я уверен. И будете правы.
— Нет, Владимир Константинович, вы меня не знаете. Я на такое способна! Я злопамятна, я…
— Когда я вас нашел в скверике, вы, конечно, обдумывали план мести?
— Да! Да!
— Это неправда, Наташа. Хотите, я попытаюсь угадать, о чем вы думали?
— Не надо! — испугалась она.
— И правильно. Вы не ему хотели мстить, а себе. Вот этого тоже делать не надо. А вот что вам действительно надо — поплакать.
— Я не могу плакать. Я не хочу плакать.
— Сегодня вы останетесь здесь. Утром я отвезу вас в университет.
— Мне надо еще убирать.
— Не надо, я обо всем договорился с вашим управдомом. — Мартынов чуть заметно улыбнулся, вспомнив Козлеца. — Он найдет вам замену. Но сегодня вам нельзя появляться дома.
— Почему?
— Потому что Андрей придет забирать свои вещи.
Наташу это ошеломило. Она не видела его… уже три дня. Она хотела его увидеть, она хотела наговорить ему много слов, она хотела даже вцепиться в его симпатичное личико… А Мартынов лишил ее этой возможности. Какое он имеет право?
— Какое вы имеете право? — с обидой сказала она.
— Никакого. Только право предвидения. Я, может быть, самоуверенный человек, но думаю, вы сами будете мне потом благодарны. Вам лучше сейчас не видеться с Андреем.
— Да перестаньте вы меня поучать! Я вам не маленькая девочка! Все за меня решили? Да? Все расставили на свои места, да? Я великодушная, да? Да кто вы такой?! Я не лезу в вашу жизнь, и вы не лезьте в мою!
— Я не могу. Я лезу. И буду лезть, — виновато пожал плечами профессор.
— А знаете почему? Хотите, я вам скажу почему?
— Нет. Я не хочу.
— А я скажу. Я знаю, как это делается — пожалеть человека, когда ему трудно, а потом…
— Остановитесь, Наташа…
— А потом просто воспользоваться…
— Не надо…
— …и уложить к себе…
Мартынов, как ребенок, заткнул пальцами уши.
— …в постель! — выкрикнула Наташа и сама же испугалась своих слов.
Профессор встал и, не глядя на нее, вышел в другую комнату. Он вернулся через минуту.
— Там тепло. Я сейчас включу титан, и будет горячая вода. Вы сможете умыться.
Он вышел на улицу, потом Наташа слышала, как он возился в подполе, и молила всех богов, чтобы он не вернулся.
Что она наделала?!. Что она сказала?!. Это была действительно она?!. За что она обидела этого человека?!. Что же она за гадость такая?!.
И только теперь Наташа почувствовала, как из глаз ее покатились слезы. Просто полились. Сосуд переполнился…
А утром, в машине, ей стало вдруг плохо. Снова подступила тошнота. Мартынову даже пришлось остановиться.
Наташа списала свою дурноту на нервы, плохой сон, все эти переживания…
Ночью она вышла из своей комнаты, чтобы повиниться перед Владимиром Константиновичем. Ей было все равно, спит он или еще не лег. Она не могла жить ни секунды больше с этим чувством страшной своей вины перед ним.
Профессор не спал, писал что-то за столом. Обернулся.
— Я дура ненормальная! — сказала Наташа. — Я страшная дура.
— Хотите снотворного? — спросил Мартынов спокойно.
— Я сказала вам ужасную гадость…
— Правда? Я не слышал. Забудьте. Ничего не было. Лучше я прочитаю вам то, что написал сейчас. Хотите?
— Что?
— Я тут кое-что написал… Хотите послушать?
— A-а… Да…
— Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты, — совершенно серьезно прочитан профессор и обернулся к Наташе. — Ну как?
— Это Пушкин… — сказала Наташа.
— Что Пушкин? — не понял профессор.
— Это Пушкин уже написал…
— Правда?! Ай да Пушкин, ай да сукин сын! А я думаю, что-то знакомое! Это очень коварно с его стороны!
Профессор так искренне сокрушался, что Наташа невольно улыбнулась.
— Попробую что-нибудь другое. Как вам вот такие строки? Ты жива еще, моя старушка? Жив и я…
— Есенин!
— Обложили! — воскликнул Мартынов. — Никуда от них не денешься!