7 «Небо, видимое очами смертного, представляется огромным блестящим куполом, обнимающим собою и воды, и сушу… По народному воззрению, небо — терем Божий, а звезды — очи взирающих оттуда ангелов». См.: Афанасьев А.Н. Древо жизни. М., 1983. С. 52 и след.
8 В.Н. Топоров пишет о начале и конце пути: «…они скрепляются самим путем и являются его функцией, его внутренним смыслом. Через них путь осуществляет свою установку на роль медиатора: он нейтрализует противопоставления этого и того, своего и чужого, внутреннего и внешнего, близкого и далекого, дома и леса, «культурного» и "природного", видимого и невидимого, сакрального и профанического». См.: Топоров В.Н. Пространство и текст // Текст: семантика и структура. М, 1983. С. 260.
Контекст (конспективно).
Понятие «народ»в конце xx века расползается в две стороны: электорат (абстрактно-статистическая масса избирателей) и этнос (национально-конкретная общность, не без агрессивного отношения к этносам окружающим). С первым пониманием народа связан расцвет недобросовестных избирательных технологий; со вторым — локальные конфликты, перекройка границ, террористические акции. Нестационарный мир конца XX века развивает этнопоэтику:истеричную утопию реставрации национально-религиозной самобытности на основе традиционных мотивов самоидентификации. Самоидентификация «против чужих» — один из самых традиционных мотивов, сегодня особо активных у меньшинств.Но каковы критерии меньшинства? Признак численности на самом деле не действует. Меньшинство — это группа, у которой есть история угнетенности (история самоугнетенности есть у русских). Идеология прав человека стимулирует реализацию возмездия («теперь можно») легендарным угнетателям. Возмездие в целом удается: политкорректность предполагает большие, чем у большинства, права меньшинств. Симптом: вышедшая в 2001 году в «Русской мысли» статья Безансона называется «Может ли Россия войти в мировое сообщество?». Это все равно что задать риторический вопрос: «Может ли негр стать человеком?» Последний вопрос недопустим; он рассматривается как вопиющее нарушение правил политкорректности, потому что афрограждане различных стран, включая и африканские, — это, вопреки данным статистики, «меньшинство». Россия же, вопреки тем же данным, — «большинство». Меньшинства давно победили. Современная глобальная массовая культура на поверку является конгломератом культуры меньшинств (все стили поп-музыки восходят к этническим маргиналам и социальным изгоям, — в России, например, к цыганскому музицированию, к музыке местечек, к поэтике «зоны» и «малины»). Чуть ли не единственное, что у «большинства» осталось, — это как раз идеология политкорректности. Впрочем, застарелых геокультурных предрассудков и остроактуальных геополитических аппетитов она не корректирует.
СЛУЧАИ со слушательским терпением
Музыкальная компаративистика у нас представлена практически одной книгой «Myзыка Востока и музыка Запада» Н.Г. Шахназаровой (М., 1983). Центральная идея книги — функционально-культурная эквивалентность европейской симфонии и восточной вокально-инструментальной импровизации типа макома или раги. Нона Григорьевна Шахназарова рассказывала, как в рамках планового в позднесоветские времена торжественного события — выездного пленума Союза композиторов в Узбекистане московским гостям предоставили возможность послушать традиционный шашмаком в живом исполнении. Все радостно согласились. Никто не подозревал, что шашмаком может длиться до шести часов и что его не обязательно и даже нежелательно воспринимать с европейской концертной сосредоточенностью. Между тем посланцы академической музыкальной культуры не могли не держать марку. Что было с бедными композиторами и музыковедами, вынужденными хранить позу и выражение лица четвертый час подряд под малоконтрастную, «заунывную» для непривычного уха, музыку! Впрочем, они достойно подтвердили звание советских (= особо выносливых) людей.
* * *
В студенческие годы я решила послушать живьем Девятую симфонию Бетховена (ее редко играли). Из друзей-музыкантов это тогда никого не привлекло, и я потащила в зал Чайковского своего ни в чем не повинного брата. Дирижировал М. Эрмлер, которого в Большом театре прозвали «спящей красавицей» — и за то, что часто дирижировал одноименным ба-
летом Чайковского, и с низкой целью указать на особенности его внешности, но заодно за его приверженность к медленным темпам. Последнее оказалось наиболее существенным. Девятую симфонию нельзя отнести к лаконичным произведениям. До Брукнера и Малера она оставалась самой грандиозной, масштабной среди симфоний. Уже первая часть показала, что Эрмлер умеет делать длинную музыку нестерпимо длинной. Во время второй части брат боролся с желанием уйти, сам себе повторяя: «ты выдержишь, ты же советский человек!» В третьей части он обреченно задремал. Начало знаменитой «Оды к радости» не обрадовало его даже тем фактом, что это уже финал. Призыв «обняться с миллионами» был воспринят с оскоминой, как партийный клич на затянувшемся официальном мероприятии. Еще и хор звучал с акустическими дырами, то визгливо, то тупо, как сквозь вату. Наверное, это был не лучший вечер в жизни Эрмлера. Но тем более не лучший для наследия Бетховена. С помощью дирижера великая Девятая превратилась в ужасающую «совковую» церемонию (впрочем, Стравинский считал Девятую «противоположностью подлинной симфонической форме»; еще, впрочем: в год 200-летия со дня рождения Бетховена - 1970-й -Маурисио Кагель требовал приостановить исполнение его музыки, — объевшийся Бетховеном слух должен очиститься от шлаков).
НЕПОДСТРОЧНОЕ ПРИМЕЧАНИЕ. Четыре музыки
Не было до романтизма непрерывной, сплошной, необратимо поступательной истории европейской композиторской музыки. А до авангарда не было мировой истории музыки.
Было стремление историков провести линию преемственности между «в огороде бузиной и в Киеве дядькой». В качестве целевого дядьки (а точнее, «отца родного») выступает эстетико-исторически «своя» эпоха.
Непонятно, что более утопично: представление об исторической стадиальности музыкального творчества или идея о том, что есть некая музыка вообще, имеющая некую единую мировую историю.
Европоцентризм, в музыкознании выступающий как опусоцентризм, долго не позволял понять, что европейская композиторская музыка отличается от профессионального музицирования в других регионах мира, от фольклора или развлекательной музыки не как более развитое от менее развитого, а по сути. «Неевропейские» устремления в послевоенном авангарде разомкнули слух, заставили понять, насколько европейская композиция Нового времени отличалась от сопредельных звуковых миров.
* * *
Одна из первых попыток создать европейскую-неевропейскую музыку — симфония Оливье Мессиана «Турангалила» (1948), в которой использованы традиционные индийские звукоряды. Первыми среди равных в открытом Мессианом новом художественном регионе стали Карлхайнц Штокхаузен и Джон