Он на мгновение задумался, а потом тихо произнес:
– Ты знаешь, я, кажется, не могу этого сделать.
– Не можешь? – прозвучало расстроено.
– Игорь, он и так считает меня трусом… А у меня ведь никого нет… Понимаешь? Он мой единственный друг… Если сейчас откажусь, он никогда больше со мной не поздоровается.
– Эх ты… Килька ты в томате… Да и он такой же… Два сапога пара…
– Я да, но Игоря ты не трогай. – Из его уст это прозвучало грустно, но необычно уверенно.
– Ты что, его защищать вздумал? Пуп не надорви! Хлюпик, медуза.
Саня взмолился:
– Всего один день. Это не так много. Я ничего делать не буду… Ни есть, ни пить, ни разглядывать тебя. Просто лягу, и сутки не буду вставать. Ты не волнуйся.
– Только попробуй! И щупать нигде не смей! А то, знаешь, что сделаю?.. Так и будешь в толщах воды фосфоресцировать…
– Что?
– Ничего.
Подумав секунду, он предложил:
– Это далеко, я такси на завтра заказал, могу подвезти.
– Меня есть кому подвезти. И поверь, на таких машинах не таксуют. И еще, кроме твоего голоса, меня очень раздражает твое желание оказать мне услугу и, как догадываюсь, не только…
– Хороших снов, – не дав ей договорить фразу, Саша отключил мобилку.
Ночь была душной. Саша долго ворочался и никак не мог заснуть. Прокручивал весь разговор в голове снова и снова. Совсем не так ему все представлялось.
«Неужели я и впрямь такое ничтожество? Не может быть! Что они знают обо мне? Они не знают меня. Не знают, как часами я могу смотреть на небо. Не знают, какие бури клокочут во мне, когда играет скрипка. Как несется моя душа по руслу звонкого ручья, парит над лесами и озерами. Плечи, – при чем здесь плечи, когда внутри меня целый мир, огромная вселенная? А как же лодка и плакучая ива? Куда девать все эти мечты? Все то, что было там, где тени от веток вплетаются в ее волосы и алые губы шепчут мое имя».
Саня почувствовал, как по щекам текут слезы, от жалости к себе он уткнулся лицом в подушку и вслух зарыдал.
– О! Это он звонит! – возбужденный крик толстячка вырвал Александра из мира воспоминаний.
Саша оторвал взгляд от стекла, посмотрел в веселые кругленькие глазки второго пассажира.
– Да-да! Это он! Ну тот, из офиса! – уточнил толстячок, немного расстраиваясь из-за того, что пассажир с заднего сиденья не может вспомнить.
Саня не понимал о ком речь, но чтобы мужчина так уж сильно не переживал, улыбнулся и качнул головой:
– Вспомнил-вспомнил.
– Что ты говоришь? – удивлялся тот в трубку визгливым голосом. – И сейчас стреляют? Ты сам видел? А, слышал, – прикрыв трубку ладонью, посмотрел на молодого человека и хотел придать голосу трагизма, но не получилось. – У них там стреляют.
Саня кивнул.
– Как уволили? – изменился в лице толстячок. – И меня закроют? Ты не знаешь? Плохо работаем… В первый раз его видел?.. Серьезный? Очень? Почему с тромбоном?.. Может, ошибка?..
Над головой снова пронесся вертолет. Саня прильнул к окну автомобиля:
«Террорист… террорист… А может, хороший человек?..»
Кубинец прятался на крыше за вентиляционной вытяжкой, когда на пятачке, как раз между шпилем и огромной параболической антенной, приземлился громоздкий, с серыми пятнами облупленной краски на зеленых боках, вертолет.
Пригибая головы, к полураскрытым дверям чердака устремились люди в черных масках и камуфляжах, раздутых из-за бронежилетов, и с автоматами наперевес. Все как один небольшого роста, коренастые.
Когда ветром донесло обрывок какой-то фразы, довольный своей проницательностью Кубинец улыбнулся:
«Так и есть – китайцы. Люди агентства. Конкуренты. Сейчас тут будет шумно и весело».
Как только группа исчезла, человек с виолончелью покинул свое укрытие. Пока пилот оставался один, медлить было нельзя.
Лопасти вертолета перестали вращаться, но тихо не стало, потому что из-за зеркальной высотки напротив вынырнул второй. Несколько секунд, и вот он уже совсем близко – грохочет, ревет мотором. Подался вверх, завис над крышей метрах в десяти и, не спеша, далеко не удаляясь, облетел здания.
«Аж целых два! Уважают», – с гордостью отметил Кубинец.
Одинокую фигуру человека на пустой крыше заметить не сложно. Он неторопливо вышагивал по бетонным плитам и, улыбаясь, махал солнечным лучам, пробивающимся из-за вертолета. Растерянность людей внутри винтокрыла, похоже, передалась и самому аппарату: он стал как-то сумбурно, неуверенно покачиваться, и звуки, издаваемые им, изменили тональность.