После того, как с формальностями было покончено, я, прежде чем попрощаться, спросил у Нетребко:
— Владимир Григорьевич, а вы случайно не знаете, где можно найти Бернеса?
— То есть вы, юноша, решительно настроены предложить ему песню «Журавли»?
— Выходит, так, — развел я руками.
— К сожалению, лично с Марком Наумовичем не знаком, но я могу попробовать вам помочь. Подождите минуточку…
Нетребко подвинул к себе телефонный аппарат, снял трубку и принялся крутить диск. Длинные гудки из трубки слышал даже я. Затем мой аккомпаниатор оживился, подобрался и произнес в мембрану:
— Матвей Исаакович, добрый день! Да, я, Нетребко… Матвей Исаакович, тут к нам пришел один молодой человек, — мимолетный взгляд в мою сторону, — весьма, как мне кажется, талантливый, несмотря на возраст. Он сочинил песню, и очень хочет, чтобы ее исполнил Марк Бернес… Да-да, именно так. Песня, без всякого преувеличения, неплохая, на нас с коллегами произвела впечатление. Но он не знает, как подобраться к Марку Наумовичу, думаю, в справочном бюро адрес артиста ему никто не даст. Я потому вам и звоню, что вы сотрудничаете с Бернесом, может быть, смогли бы выручить юношу… Что? Егор, фамилия Мальцев… Понял, хорошо, спасибо. Тогда я ему так и передам, всего вам хорошего, успехов.
Опустив трубку, Нетребко быстро начиркал что-то карандашом на бумаге, после чего протянул листок мне.
— Здесь адрес, куда вам нужно будет подъехать сегодня, но не позднее семнадцати часов. Завтра Матвея Исааковича вы уже не застанете, он рано утром уезжает в Ленинград с творческой командировкой. Консьерж будет предупрежден о вашем приходе.
Я мельком глянул в бумажку: Огарева-13, кв. 23. Ну конечно, «дом ста роялей», как его прозвали в народе за то, что в этом здании в разные годы жили Свиридов, Ростропович, Вишневская, Бабаджанян, Колмановский, Фельцман, младший Дунаевский… Признаться, когда-то и я мечтал приобрести в нем апартаменты, даже как-то приценивался, но не сложилось. Что ж, Егор Мальцев, сегодня тебе выпал шанс побывать в этом чудо-доме и воочию увидеть одного из его легендарных обитателей.
Консьержем оказался однорукий старик с заправленным в карман пиджака пустым рукавом.
— Вы к кому? — спросил он, подозрительно оглядывая меня с ног до головы.
— Здравствуйте, мне к Блантеру, в двадцать третью. Он меня ждет. Я Егор Мальцев.
— Да, есть такое, — подтвердил старик, глянув в свой список. — Поднимайтесь, третий этаж.
Проигнорировав допотопный лифт, я взлетел на третий этаж и нажал кнопку звонка на двери с номером «23». Вскоре с той стороны раздались шаги, дверь приоткрылась на длину цепочки, и в образовавшуюся щель высунулось полное лицо с насаженными на чуть крючковатый нос очками в роговой оправе.
— Здравствуйте, Матвей Исаакович, я Мальцев, меня к вам из ВУОАПа направили.
— А-а, вы от Нетребко, проходите.
Дверь распахнулась, и я зашел в просторный коридор, тут же стягивая с ног ботинки. Хорошо, что мама выдала мне сегодня заштопанные носки, без дырки на большом пальце правой ноги.
— Можете одеть тапочки, и милости прошу в залу, — пригласил меня Блантер, легонько подталкивая в спину.
М-да, неплохо живут советские композиторы, самые настоящие хоромы, знал бы хозяин квартиры, сколько такая хата будет стоить в 21 веке… Но сейчас, вероятно, такие вопросы не очень волновали автора таких шлягеров, как «Катюша», «Враги сожгли родную хату», «Лучше нету того цвету», «Летят перелетные птицы», «В городском саду играет»… Даже футболисты выходят на поле под написанный им «Футбольный марш». На жизнь ему наверняка хватало, авторские текли, однозначно, хорошим таким, полноводным ручейком.
— Ну что ж, могу я узнать, что за бессмертное произведение вы сочинили, которое так расхваливал Владимир Григорьевич? Ноты у вас с собой?
— Если честно, то они остались в ВУОАПе. Но я могу сыграть по памяти.
— Хм, а петь тоже вы будете?
— Могу, хотя я уже говорил, что вижу в этой роли Марка Наумовича.
— А вы не так просты, юноша… Прошу к инструменту.
Я сел за черный, блестящий лаком рояль австрийской фирмы «Bösendorfer», откинул крышку и пробежался пальцами по клавишам. Какое давно забытое чувство… На мгновение нахлынули воспоминания, которые я отогнал усилием воли. Не время ностальгировать по будущему-прошлому, тут, можно сказать, поворотный момент моей новой жизни, который, вероятно, направит ее в новое русло.
Я проиграл вступление, а затем начал петь. В эти пару минут для меня ничего не существовало, кроме песни и, отыграв последний аккорд, я на несколько секунд закрыл глаза. Вокруг стояла тишина, прерываемая разве что едва доносящимся с улицы звуком проезжавших автомобилей.
Я опустил крышку рояля и повернул голову в сторону Блантера. Тот пребывал в глубокой задумчивости, скрестив руки на груди и глядя куда-то мимо меня. Потом все же его взгляд сфокусировался на моей персоне.
— Действительно, сильно, — негромко сказал композитор, пытаясь справиться с дрожью в голосе. — То есть это точно ВАША вещь?
Блин, и долго они еще будет сомневаться в моем авторстве?! Хотя на их месте, пожалуй, я бы тоже удивлялся и сомневался. Делать нечего, придется всех уверять, что я вундеркинд.
— Да, это мое, а еще я написал за последние полгода десятка два шлягеров, и сегодня все они официально оформлены в ВУОАПе. А вообще я каждый день могу выдавать по хи… по шлягеру.
Снова последовал вопрос о моем музыкальном образовании и удивленно приподнятые брови после моего ответа.
— Я могу допустить, что вы изучили ноты, но научиться играть на рояле без педагога… Я решительно не могу в это поверить!
— У нас в школе в актовом зале стояло пианино, вот я после уроков сидел и по два часа играл, репетировал. Наверное, у меня талант, — скромно заключил я, не зная еще, как выкрутиться из этой ситуации.
— И все равно это невероятно, — заявил Блантер, в возбуждении расхаживая по огромной зале. — Вам сколько лет? Пятнадцать? Хм… А еще какими-то инструментами владеете?
Я стал вспоминать, на чем еще играл в своей долгой жизни. Гитара, само собой, как акустика, так и электро, клавишные, на басу и на ударных пробовал, губная гармоника…
— На гитаре могу, — не стал я выкладывать сразу все козыри.
— А можете исполнить еще что-нибудь из вашего, так скажем, репертуара?
Что ж, похоже, карась заглотил наживку. Теперь только бы не сорвался.
— Ну давайте я сыграю пару-тройку вещей, если у вас время терпит.
Исполнил для одного слушателя «На дальней станции сойду», «Крыша дома твоего» и «Шумят хлеба». Затем, подумав, решил добавить еще и «Нежность». Последние две песни были написаны Пахмутовой — тяжелой артиллерией композиторского цеха. Есть уж бить, то, как говорится, наотмашь.
— Думаю, для первого раза достаточно, — скромно сказал, вставая из-за рояля.
— Это… это потрясающе! — развел руки в стороны Блантер. — Но как?! Почему раньше никто не слышал о Егоре Мальцеве?
— Говорю же, все появилось как-то неожиданно. А вот теперь я наконец созрел, чтобы представить свое творчество народу. И кстати, вы обещали меня познакомить с Бернесом.
— Да-да, я сейчас же ему позвоню.
Матвей Исаакович кинулся к телефону и набрал номер.
— Алло, Марк, добрый день, это Блантер. Ты сейчас чем занимаешься? Баклуши бьешь? Слушай, тут такое дело… Сидит у меня дома один молодой человек пятнадцати лет, и просто спит и видит, чтобы ты спел написанную им песню… Да, подозреваю, что самородок. Не хочешь приехать ко мне, сам на него посмотреть? А заодно и с песней познакомиться? Через сколько? Час максимум? Ну давай, жду.
Я с плохо скрываемым интересом прислушивался к разговору, от результатов которого во многом зависело мое будущее. И когда Блантер вернул трубку на место, я про себя облегченно выдохнул.
— Ну что же, через час Марк Наумович обещал быть. Не желаете пока, молодой человек, чаю. Или кофе предпочитаете?
Конечно, я предпочитал кофе, желательно со сливками, но решил не борзеть, и скромно согласился на обычный чай, к которому хозяин предложил еще и вазочку с печеньем и конфетами. С момента попадания в это тело я постоянно ощущал чувство легкого голода. С питанием в эти годы было не ахти, особенно, учитывая скромное материальное положение моей новой семьи. Что говорить, на моих глазах Катька перешивала старое материно платье под себя. С едой дело обстояло не лучше, хотя мама и брала частенько по два дежурства подряд, выматывая свой организм до предела. Так что, глядя на приличных размеров вазочку, у меня возникло стойкое желания сначала самому наесться от пуза, а затем ссыпать оставшееся богатство себе в карман и угостить дома маму и сестру. Видно, Матвей Исаакович что-то такое прочитал в моих глазах, кивнул в сторону вазы и подбодрил: