— Здравствуйте, вы Егор Мальцев, верно?
Русский подсевшего ко мне незнакомца был далеко не идеален, но я его понимал.
— Я Джордж Скенлан, работаю с советской сборной в качестве переводчика, — представился тот.
— А, ну со мной-то можно и на английском разговаривать. Хотя, если у вас есть желание попрактиковаться в русском…
— О да, это великий язык, язык Пушкина и Толстого…
— Чехова и Достоевского, Лермонтова и Есенина, — продолжил я. — Как-то ваш Шекспир одиноко смотрится на их фоне.
Наверное, моя шутка показалась Джорджу немного обидной, судя по выражению его лица, поэтому я тут же вспомнил про Мильтона, лорда Байрона, Свифта, Бернса, Диккенса и Оруэлла.
— О, вы читали его '1984-й'? — оживился Скенлан. — Как вы думаете, в будущем нам грозит такое тоталитарное общество? Вы согласны с тем, что политика не должна вмешиваться в частную жизнь человека ни при каких обстоятельствах?
— Давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом, — сказал я, памятуя, что этот роман Оруэлла в СССР подвергался цензуре и одно время был даже запрещен, в бытность Лозовым я читал его в каком-то самиздатовском варианте. Хотя сейчас, при новом курсе партии, вероятно, дело обстоит по-другому, но все равно вступать на скользкую дорожку мне не хотелось. — Например, что сегодня на ужин?
— Ужин? — осекся собеседник. — Ах, ужин… Честно говоря, я еще не знаю, там возле столовой на стене должно висеть меню.
— Ну так пойдемте ознакомился! Тем более что тренировка вроде бы заканчивается, а ужин через тридцать минут, если я ничего не путаю.
После довольно плотного перекуса у игроков наступило личное время, командное собрание, как объявил Морозов, состоится завтра утром, так что вечером можно расслабиться. Впрочем, особых развлечений здесь не имелось; разве что книгу почитать, шары по бильярдному столу покатать да переброситься в картишки. Я, Алик Шестернев, Галимзян Хусаинов и Игорь Численко решили оторваться в преферанс, уединившись за столиком в комнате отдыха.
— Алика хрена с два обыграешь, — пробурчал Численко, когда сдавали карты.
— А ты старайся, — усмехнулся Шестернев. — Так, по сколько скидываемся? По пять или десять пенсов? Ладно, давайте по пять.
Он и в самом деле оказался настоящим королем преферанса, после нескольких туров его выигрыш составлял 60 пенсов, и первым взбунтовался Численко.
— Так, хорош, эдак он нас до трусов разденет! Алик, совесть бы поимел, хоть бы раз поддался. Уж лучше я буду в шахматы играть.
— А может, Егор нам на гитаре что-нибудь сыграет? — предложил слывший меломаном Хусаинов.
— Да я-то не против, только где здесь гитару взять?
— О, это мы сейчас организуем.
И впрямь организовал, уже через три минуты вернувшись со взятым напрокат довольно приличным инструментом модели 'Guild'. Голимую попсу исполнять не хотелось, на английском тоже, лучше спеть что-нибудь душевное, под стать розовеющему за окном закату, навевавшему лирическое настроение. Начал с 'Музыканта' Никольского, потом исполнил его же 'Мой друг…', а под занавес, не удержавшись — 'Я не люблю' Высоцкого. Причем так и объявил, заявив, что это совсем свежая вещь Володи, которую он мне спел чуть ли не первому.
— Вещь! — прокомментировал Эдик Стрельцов, когда смолк последний аккорд.
Я-то прекрасно помнил, что стихотворение 'Я не люблю', которое было переложено на музыку, родится у Высоцкого в 69-м. То-то для Семеныча будет удивлением, когда ему предъявят еще ненаписанную им песню. Тем более что слушателей заметно прибавилось, на звуки гитары и моего скромного вокала подтянулись и футболисты, и тренеры с администраторами, а также тот самый советник министра спорта СССР по фамилии Киселев, выглядевший довольно грозно. Вон уже слова и аккорды просят переписать, теперь точно в Союзе зазвучит на три года раньше своего настоящего появления на свет.
Утром, как и было обещано, после пробежки и завтрака состоялось командное собрание. И тут-то меня ждал неприятный сюрприз. За столом сидели хмурые Морозов и Киселев, а перед ними лежал свежий номер 'The Guardian', на который я поначалу не обратил внимания. Все прояснилось с началом собрания, когда Морозов предоставил слово Киселеву.
— Товарищи, мне неприятно об этом говорить, но один из наших футболистов повел себя так, как не должен себя вести человек, представляющий за границей, тем более в капиталистической стране советский спорт. Мальцев, встаньте, пожалуйста.
Я с непонимающим видом и под такими же недоумевающими взглядами ребят поднялся, лихорадочно соображая, в чем меня собираются обвинить.
— Вот, пожалуйста, свежий номер английской газеты, полюбуйтесь на нашего героя.
С этими словами Киселев открыл разворот, и я вполне четко увидел себя, жадно высасывающего прямо из бутылки 'Classic English Pale Al'. Сука! Гребаные папарацци!
— Что, Мальцев, не терпелось? Тут еще ваши похождения в каком-то пабе описываются, в результате чего, как пишет автор, появилось похмелье и желание выпить прямо на людях. И после этого, вы думаете, мы спустим все на тормозах? Да вас… да вас в прежние годы к стенке бы поставили!
— Свободу Анджеле Дэвис! — вырвалось у меня против моей воли.
— Чего?
— Я говорю, больше такого не повторится.
— Ах, не повторится… Здесь, Мальцев, не детский сад, чтобы верить на слово. И то, поздно уже, опорочил звание советского футболиста. Вы коммунист? Еще комсомолец? Кто у нас комсорг команды? Попрошу рассмотреть поведение футболиста Мальцева и решить вопрос с его пребыванием в рядах Ленинского комсомола. А Николай Петрович, я уверен, еще подумает, нужен ли нашей сборной такой, с позволения сказать, футболист. Я закончил, продолжайте, товарищ Морозов.
Глава 14
В общем, все собрание я просидел с пылающими ушами, желая только одного — быстрее бы все это закончилось. Как назло, Петрович, обычно не располагающий к долгим выступлениям и накачкам, не иначе опасаясь 'смотрящего' из Минспорта, минут тридцать парил нам мозги, как важно не уронить честь советского футбола, что мы лучшие футболисты страны, какая ответственность возложена на нас…
Хоть бы пару фраз про тактические схемы сказал. Зато в финале своего выступления уже порядком осипшим голосом добавил:
— Что касается Мальцева… Мы перед собранием посоветовались, — быстрый взгляд на Киселева, — и решили, что отчислять нарушителя режима нецелесообразно, замену ему мы уже все равно не найдем, окончательная заявка команды подана в оргкомитет чемпионата мира. Пока Мальцев побудет в числе запасных, и вполне может быть, что вообще не появится на поле. Приоритет мы отдаем игрокам, которые режим не нарушают.
Тут я вспомнил вычитанные в газетах и интернете истории, как 'не нарушали' режим эти самые игроки. Как они вчерную упились в гостиничном баре после проигранного матча за третье место португальцам, да и между играми успевали пропустить по стаканчику-другому крепкого напитка. Я уж не говорю о курильщиках, самым злостным из которых был многоуважаемый мною Лев Иваныч — тот вообще дымил в открытую и плевать хотел на всех и вся. Но видно, перед куратором пришлось устроить показушную 'порку' молодому футболисту, и я Петровича не осуждал, на его месте так поступил бы каждый тренер.
— И я попрошу, — добавил с места Киселев, — провести комсомольское собрание, на котором нужно поставить вопрос об отчислении Мальцева из рядов ВЛКСМ.
Вот сука, он что, не в курсе, что я как бы внебрачный сын Шелепина?! Или эта фишка уже не прокатывает? Жалко, а то я уже и сам начал было верить в собственную неуязвимость.
— Кстати, отныне и до окончания нашего выступления на чемпионате мира — никакого общения с западной прессой, — заключил Киселев. — Английские газетчики уже проявили себя во всей красе, и мы сделали соответствующие выводы.
— Егор, ты в голову особо не бери, — принялся утешать меня Яшин, когда мы выходили из зала, где проходило собрание. — Может, еще и не отчислят из комсомольцев. Им просто нужно устроить показуху, ты ж сам понимаешь.