В субботу — то есть три дня назад — у нас была игра с молодежкой "Спартака". Вынесли соперников со счетом 3:1, на моем счету гол и голевая передача, которой умело воспользовался Пеле, кстати, отметившийся в этот день дублем. Занеся форму домой и попросив маму постирать футбольную амуницию, поехал к ресторану "Арагви", где мне отвалили за два последних вечера, в течение которых помимо прочего исполнялись мои песни, еще пятьдесят целковых. Ну что ж, жить можно было, тем более что накануне в "Коктейль-Холле" я не успел получить расчет, поскольку нам с Леной пришлось делать ноги, а значит, завтра можно подгрести в парк Горького и забрать у музыкантов причитающуюся мне сумму с их выступлений в "Коктейль-Холле" и на танцах.
Сумма составила тридцатник, все же не ресторан, где денег водится не в пример больше, на танцполе никто музыкантам купюры не сует. По идее они вообще могли меня послать подальше. Потому что навара с моих песен не имели, ставка-то по существу одна и та же. Но видно, пошли навстречу из любви к искусству. Как бы там ни было, я всего за пару дней нехило поднялся, а ведь еще дело даже не дошло до отчисления авторских. Хотя маме можно сказать про авторские, надо же как-то объяснять появление денег, которые пришлось заныкать под матрасом. Мол, песни уже звучат по ресторанам, а скоро ты услышишь их по радио и, возможно, увидишь по телевизору артистов, исполняющих нетленные шлягеры Егора Мальцева.
Эта версия стала особенно актуальной после получения повестки, вполне возможно, на допросе или во время общения — смотря как идентифицировать нашу встречу с неким Бутыльниковым — будет озвучена моя нелегальная платежная ведомость.
Так что накануне похода в милицию я во всем признался маме и Катьке, постаравшись все же не сгущать краски. Мол, по глупости схватился за оголенный провод, долбануло, потерял на какое-то время сознание, а очнулся совершенно другим человеком.
— Понимаешь, мама, я как-то резко осознал, что дорога, которой я шел до этого, вела меня в пропасть. И решил свернуть на другую, встать на путь исправления. Записался в футбольную секцию, стал сочинять музыку — кстати, тяга к музыке у меня была с детства, но я не давал этому таланту в себе развиваться. В итоге познакомился с известным композитором Блантером и артистом Бернесом, который согласился взять две моих песни. Кстати, по совету Блантера я забрал документы из железнодорожного и отдал их в музыкальное училище… Да-да, меня приняли, не удивляйтесь. А тут еще такое дело — познакомился с красивой девочкой. Можно, конечно, на свиданиях ей серенады под гитару петь, но иногда не мешало бы водить девушку и в кино, угощать лимонадом и мороженым.
— Это точно, — хмыкнула сестра.
— Катя, помолчи! — осадила ее мама. — Егор, так что, из-за этого разве тебя вызывают в милицию?
— В милицию меня вызывают, вполне вероятно, потому, что я договорился с ресторанными музыкантами, которые согласились петь мои песни, а некоторый процент отчислять в мою пользу, живыми деньгами. Кое-что с двух дней исполнения моих песен в "Арагви" я уже получил, вот, гляди.
Достал из-под матраса купюры, показал родным. Мама и сестра смотрели на деньги широко открытыми глазами.
— Ух ты, ну Егорка дает! — первой высказалась Катька. — И это всего за два дня?
— Ага. Причем первый гонорар я потратил на костюм. Ты извини, мама, что я тебя обманул, наврал, будто на блошином рынке купил, просто боялся правду сказать… Так вот из-за ресторана, боюсь, милиция начнет вставлять палки в колеса.
— Ну уж за это точно не должны посадить, — заявила мама, впрочем, не столь уверенно.
— Мне тоже хотелось бы в это верить. Кстати, мам, деньги-то возьми.
— Но это же твои!
— Нет, это НАШИ, а если мне на что-то понадобятся деньги — я попрошу у тебя.
А во вторник с утра мы отправились в ОВД по Пресненскому району. Майору Федору Григорьевичу Бутыльникову на вид было около пятидесяти, он оказался коренастым обладателем шикарных буденновских усов пшеничного цвета с желтоватым оттенком над верхней губой. Видно, по причине любви к табаку, он и сейчас вовсю дымил "беломориной".
— А, Мальцев, с матерью пришел? Алевтина Васильевна, если я ничего не путаю? Очень приятно, давайте повестку, присаживайтесь.
Мама отдала ему прямоугольный листочек бумаги и мы уселись напротив него через стол, ожидая, что последует дальше. Между тем майор забычил папиросу в керамической пепельнице, где уже скопился с десяток окурков, откинулся на спинку кресла и сложил на животе руки.
— Алевтина Васильевна, вы в курсе, что ваш сын ходит по ресторанам?
Та-а-ак, значит, не ларек. Уже легче. К чести мамы, на ее лице не дрогнул ни один мускул. Она поправила лежавшую на коленях сумку и ровным голосом произнесла:
— Да, я знаю, мне Егор все рассказал.
— И вы ничуть не удивлены?
— Послушайте, Федор Григорьевич… Могу я вас так называть?
Майор махнул рукой, мол, не вопрос.
— Так вот, сын объяснил, что у него появилась девочка, а на кино, как он выразился, и мороженое, нужны какие-никакие деньги. Вот он и предложил музыкантам в ресторане исполнять песни собственного сочинения, а те обещали Егора отблагодарить.
— Девочка — это хорошо. Но такие левые, не облагаемые налогом доходы… Вы знаете, Алевтина Васильевна, что это противоречит советской Конституции?
— Товарищ майор, — подал я голос, видя, что мама не знает, что ответить. — Товарищ майор, вот вы сами посудите… Раньше я был обычной шпаной, за что справедливо оказался поставлен на учет в Комиссию ПДН. Но после одного происшествия мое мировоззрение резко изменилось… Я понял, что шел в тьму, а нужно идти к свету. Что я душил в себе талант музыканта, предпочитая проводить время на улице в компании дворовой шпаны. А сейчас, сами смотрите, и музыкой занимаюсь, и футболом, даже в музыкальное училище поступил. Неужели вы считаете, что за это нужно наказывать?!
— Не после ли удара током такие перемены в тебе произошли?
— Значит, вы в курсе?
— Ага, в курсе. А так же в курсе, как ты в компании Бернеса кутил в ресторане.
— Это навет, товарищ майор! Дело было так… Я встретил всенародно любимого артиста Марка Наумовичу Бернеса, он был с друзьями, шли обмывать его гонорар. Увидел меня, пригласил посидеть с ними, но спиртное употребляли только взрослые, я пил сок и минералку. А у Бернеса там музыканты знакомые, он меня им представил, как будущего известного композитора и поэта-песенника, тем более что я две песни Бернесу уже написал, если вы не знаете… Ну и родилась идея кое-что исполнить прямо в ресторане из моего репертуара.
— Причем одна из песен звучала на грузинском языке. Откуда так хорошо знаешь грузинский?
— Почему хорошо? Просто у меня слух и память хорошие. Услышал где-то песню, запомнил, спел… Что в этом криминального?
— И на английском сочиняешь, тогда как в школе проходил немецкий? — вытащил очередной козырь Бутыльников.
— Да что там сочинять?! Взял русско-английский словарь, подобрал нужные слова, вот тебе и песня. Говорить-то на английском я не умею, так, со словарем кое-как смогу, может быть.
На самом деле разговорный я знал относительно неплохо, за границу чай пришлось ездить не единожды, особенно запомнились гатсроли по Америке в составе таких старперов, когда на наши концерты собирались эмигранты — любители песен советского периода. Но сейчас такую информацию майору я, понятное дело, выложить не мог.
— Ты любопытный экземпляр, Мальцев, — задумчиво произнес Бутыльников, закуривая очередную "беломорину". — Вот не захочешь, а поверишь в твою историю. Фантастика просто! А может, твое дело передать в Комитет государственной безопасности при Совете Министров СССР? Пусть разбираются, может, ты малолетний шпион…
— Товарищ майор, — с укоризной сказал я, честно глядя в его глаза. — Ну какой из меня шпион, что вы такое говорите, в самом деле… Вы же сами в это не верите. А я вам говорю чистую правду! Вот шибануло меня током, и словно во мне перевернулось все. Ну а что чекисты нового узнают? Хотите, на Библии поклянусь, что говорю правду?!