Сколь чуждой казалась ему в то время ментальность венского общества, можно судить по высказываниям о вальсах Лайнера и Штрауса. Шопен вообще пришел к выводу о том, что у венцев испортился музыкальный вкус, что они не менее вежливы, чем поляки, и не умеют поддержать беседу. Он писал домой, что за прошедшие месяцы вообще не научился ничему венскому: «Я, например, не умею как следует танцевать вальс — ведь мой рояль не слыхал ничего, кроме мазурок». К этому добавилось и то, что в городе, где блистал Иоганн Штраус, перспективы для музыкальной карьеры Шопена выглядели отнюдь не радужно. Венские музыкальные издатели считали публикацию произведений малоизвестного польского композитора чрезмерным финансовым риском. Последний его концерт — бенефис в театре «Ам Кернтнертор» — состоявшийся 11 июня 1831 года, местной прессой вовсе не был замечен, лишь 21 сентября появилась доброжелательная рецензия в лейпцигской «Альгемайне музикалише Цайтунг». Понятно, таким образом, что мысль о скором отъезде из Вены приобретала все более зримые очертания. Так как в это время в Италии также начались волнения, Шопен принимает решение ехать в Париж. В этом настойчивее всех убеждал нерешительного художника доктор Мальфатти: в то время Париж был европейской столицей искусств, и только там существовали условия, в которых такой гений, как Шопен, мог проявить себя во всем блеске. Мальфатти снабдил его рядом рекомендательных писем, важнейшее из которых было адресовано Фердинандо Паэру, крупному музыкальному авторитету и многолетнему директору Итальянского театра в Париже. Мальфатти рассчитывал, что это письмо, подобно волшебной палочке, откроет перед его молодым другом двери в высшие сферы Парижа. В знак благодарности 22 июня 1831 года, в день Ивана Купала, Шопен дал прекрасный праздничный концерт в роскошном загородном доме Мальфатти.
Однако в посольстве России возникли непредвиденные трудности с получением заграничного паспорта, в связи с чем Шопен последовал совету друга и запросил паспорт для поездки в Лондон, собираясь на самом деле остаться в Париже. Вторая задержка была связана с тем, что не только в Вене, но и в Баварии боялись распространения эпидемии холеры, свирепствовавшей в то время в Польше. Для проезда через Баварию требовался так называемый санитарный паспорт. Но, наконец, все эти препоны остались позади: 20 июля 1831 года Шопен сел в дилижанс и через Зальцбург, Мюнхен и Штутгарт направился в Париж. Восемь месяцев, проведенных в Вене, принесли ему лишь тяжелые разочарования — он не достиг ни славы, ни богатства. Австрийская столица принесла ему лишь неудачи, и расставался он с нею без сожаления. Во время вынужденной остановки в Мюнхене, которая потребовалась для того, чтобы получить паспорт для проезда в Париж, он согласился дать концерт в местном филармоническом обществе, где с большим успехом исполнил фортепианный концерт до-минор и Фантазию на польские темы. Через несколько дней он был уже в Штутгарте, и здесь его застало убийственное известие о том, что 7 сентября 1831 года варшавское восстание потерпело окончательное поражение и мужественные польские бойцы были вынуждены капитулировать перед превосходящими силами русской армии, которая вела войну, не останавливаясь ни перед какими жестокостями. Неудачи и разочарования, пережитые еще в Вене, вызвали у Шопена депрессивное состояние, и теперь на этом фоне произошел подлинный душевный срыв. Если о венском периоде его жизни с ноября 1830 по июль 1831 года, то есть до дня его нерадостного прощания с Веной, мы знаем очень много из подробных писем к родителям и Яну Матушинскому, записей в нотной тетради и дневнике, то в последующий период, вплоть до прибытия в Париж он, похоже, вообще не подавал о себе вестей. Из этой пустоты до нас дошел единственный собственноручный документ, так называемый «Штутгартский дневник» — крик измученной, отчаявшейся души. Этот документ, передающий мысли и чувства человека, стоящего на краю пропасти, записан в нотной тетради. Он столь важен для медицинской характеристики личности Шопена, что мы считаем необходимым привести здесь его полностью.