Не гостем единым
В припортовых кварталах Бейрута я зашел перекусить в кафе. Меня встретил парень в серых, запачканных краской брюках. Ботинки на босу ногу. Сначала он, видимо, не решался предложить столик. Кафе ремонтировали. Старик в белой куртке официанта вбивал гвозди. Оглянувшись, он встал, отдал молоток парню и пригласил: «Пожалуйста, вот сюда». Принес синюю в мелкую клетку скатерть. Потом подвел меня к холодильнику, вынул рыбу:
— Эта, пожалуй, подходящая. Зажарить? Десять минут.
Получив согласие, он отдал рыбу парню и взял молоток.
Кафе мостиком выдается в море. Дощатый покатый пол. Половицы сделаны из ящиков. На одной из них прочитал: «Made in Trinidad» — «Изготовлено в Тринидаде». На другой осталось только одно английское слово — ARMY — «Армия».
Слева — старый синий холодильник-витрина. Пустой… Напротив — огромное в раме с завитушками зеркало. Вещь антикварная. Только ее уже не купят. Порыжело стекло, облезла краска. На стене реклама фотоаппарата фирмы «Кодак» — «Инстматик-500» (таких уже не делают лет двадцать) и три портрета блондинки. На первом она взводит фотоаппарат, на другом подносит его к глазу, на третьем щелкает затвором. Если бы девушка была живая, то она сфотографировала бы кусок кирпичной сваи, на которой держится кафе, угол облезлого серого дома, сохнущие на веревке парусиновые брюки и картуз, яхту в море.
Пришли две кошки и уселись рядом со столиками. Видно, знают время обеда. И действительно. Мужчина, ловивший прямо из кафе рыбу, отцепил наживку и заказав стаканчик арака — анисовой водки, которую смешивают с водой, и она от этого становится белой, как молоко. Женщина с девочкой — от свежего ветра они кутаются в пальто — взяли кока-колу. Вот принесли и мою рыбу. А к ней лимон, луковицу, салат и лепешки. Парень, который меня встречал, сел поодаль. Попробовал ногой дощечку пола, она скрипнула. Потом откинул голову на плечо и задремал.
Сейчас здесь я иностранец. Гость. Меня встретили приветливо. Я был тронут тем, что парень, помощник официанта, заснул. Старик, забив последний гвоздь, положил молоток на мой стол. От этого повеяло чем-то домашним.
Не все в Бейруте живут интересами и прихотями иностранцев. И когда я прочитал в газетах о том, что впервые за много лет ливанское правительство не разрешило 6-му американскому флоту зайти в ливанские воды, когда из Ливана приходят вести о стачках на фабриках, о выступлениях студентов против ЦРУ, о митингах в поддержку Сирии и ОАР во время кризиса на Ближнем Востоке, я вспоминаю портовый район Бейрута, кафе, куда приходят рабочие люди. Здесь они чувствуют себя хозяевами. Другая, праздная жизнь останавливается у границы портовых и рабочих кварталов.
В стране без султанов и наместников
Что такое Хадрамаут?
Аден. Декабрь 1967 года. Только что ушли англичане. После почти полуторастолетнего господства. Ушли навсегда. Я смотрю на город сверху, с одной из скал. Вокруг море. Цистерны с горючим. Порт. Заборы… Заборы… Они колючей проволокой опоясали город. Велик был страх у оккупантов. Поэтому расставляли они посты на крышах. Хватали каждого подозрительного.
Я смотрю на город…
Последний солдат ушел днем. Высокий рыжий парень. Он оглядывался. Кому-то махнул рукой. Кому — неизвестно. Внизу, поодаль, стояла толпа суровых людей. Многие с оружием. Они и их отцы почти полтора столетия ждали минуты, когда уйдет последний захватчик. Он ушел. Свобода! Провозгласили республику. В те дни я передавал из Адена в Москву корреспонденции о ликующем городе, о надеждах людей, о радости, о флагах свободы.
Потом наступили будни молодого государства. Часто трудные, тревожные, сопровождаемые борьбой, разочарованиями, новыми надеждами.
В аэропорту меня предупредили: «Оружие и боеприпасы сдать командиру корабля». Мы, журналисты, летевшие из Адена в Хадрамаут, с опаской глядели на двух рослых парней, опоясанных патронташами. Зажглась надпись: «Пристегните привязные ремни». Парни выполнили это указание не сразу. Сначала они отстегнули патронташи, снесли их в кабину пилота, а винтовки устроили в проходе между креслами. Мы уже привыкли к тому, что на юге Аравии почти все с оружием. Даже дети умеют обращаться с ним. Долгие годы винтовка была другом и надеждой людей. Она не сделала их ни жестокими, ни кровожадными. Наоборот, винтовка стала символом утверждения доброты и справедливости. Поэтому с ней расстаются нелегко.
Небольшого роста щуплый человек — это один из патриотических деятелей Хадрамаута — Фейсал Али Атас. Ему не очень удобно сидеть: мешают обоймы, поэтому он встал, чтобы ответить на вопросы журналистов, которых одолевало любопытство и желание узнать все сразу.
— Что такое Хадрамаут?
— Территория Народной Республики Южного Йемена расположена вдоль северной части Аденского залива, — начал Фейсал Али Атас. — Около трехсот километров в глубь полуострова, граничит с Саудовской Аравией. Правда, границы до сих пор не зафиксированы на картах, и поэтому вооруженные столкновения довольно часты. Две тысячи метров над уровнем моря. Те, кто сидел у окошек, посмотрели вниз: горы — светло-коричневые бруски с плоскими вершинами. Хоть в футбол играй. Сотни таких «стадионов».
— Чем занимается население Хадрамаута?
— Это житница юга Аравии. Здесь довольно развитое сельское хозяйство. Мы сеем пшеницу, собираем большие урожаи моркови, капусты, люцерны, цитрусовых.
— Значит, жизненный уровень высокий? — приготовился записывать французский журналист.
— Такого вывода делать не стоит, — мягко возразил Фейсал. — Ведь почти семьдесят процентов земли принадлежало султанам.
— Сколько же их было здесь?
— Три.
— А почему сместили султанов? — спрашивал теперь уже американец.
Свобода нам дороже всего, кроме того…
Но журналист из США перебил:
— А кто-нибудь хотел, чтобы султан остался?
— Никто не хотел.
— Даже его охрана?
— Даже охрана…
— Даже купцы?
— И они. Султан не мог обеспечить порядка, необходимого для бизнеса.
Пять лет назад студенты Лондонского университетского колледжа пригласили меня в «паб». Это обыкновенная пивная, недорогая, уютная, подходящая и для политических споров. То, что нам кроме пива «приготовили» серьезный разговор, было ясно хотя бы потому, что за стойкой мы увидели еще человек восемь студентов. Из разных стран — Канады, США, Японии. Среди них был и небольшого роста молодой араб. Прекрасно одет, с бриллиантом в галстуке и запонках. «Сын аравийского султана, — шепнули мне. — Очень толковый парень».
Я уже не помню, о чем был спор. Он возник почти сразу же. Кажется, говорили о системе «свободного предпринимательства».
Сказал речь и сын султана. Очень складную. Наизусть цитировал Ростоу, Баннинга… Но мне почему-то запомнилось только одно: «Вы знаете, а у него, говорят, дома уже две жены. Им по Корану полагается четыре. Говорят, там и гаремы и наложницы…»
Раньше мне казалось — ничто не может поразить человека больше, чем те места, где был Миклухо-Маклай. До сих пор я помню берег «Сэнд энд Сан» («Песок и Солнце») Западного Ириана, его буйную растительность, его жителей. Но, оказывается, не только сочная зелень может очаровать человека, не только водопад, низвергающийся откуда-то из чащобы джунглей. Такой же впечатляющей силой обладают гигантское нагромождение скал, высохшие столетия назад долины рек, которые сохранили свои ложа и уберегли их от песчаных метелей.
Мы ехали в город Мукаллу. Сначала по плотному и влажному песку океанского отлива. Два «джипа» своими спидометрами как бы убеждали, что для них не заказаны высокие скорости. Мы попросили сопровождающих двигаться медленнее. Просьбу выполнили неохотно. И только потом мы узнали, что водители отнюдь не были безумными лихачами. Самолет опоздал, потом мы задержались еще у рыбаков. А проехать в Мукаллу по берегу можно было только до начала прилива. Потому и торопились.