Свое слово он сдержал. Теперь уже весь двор, низко склонившись, расступался перед человеком, побившим Англию на море. Сам же он не мог, несмотря на все почести, забыть о пяти напрасно потраченных возможностях. О Сюффрене не позабыли и те сукины сыны, которые постоянно совали ему палки в колеса, и которых он то ругал, то учил. Один из капитанов, разжалованных после битвы под Негапатам (или же, по другой версии, отец одного из них), вызвал героя на дуэль и убил в Париже, 8 декабря 1788 года. Через много лет, на острове Святой Елены. Наполеон, говоря о Сюффрене, воскликнул:
- Ну почему этот человек не дождался меня? Всю жизнь я искал подобного ему! В нем я бы имел собственного Нельсона, и тогда все пошло бы совсем иначе!
Последний этап гонки, разыгранный уже в наполеоновские времена, прошел под знаком британского адмирала Хораса Нельсона (1758-1805). Нельсон был гением эпохи фрегатов и счастливчиком, в отличие от Сюффрена, который был всего лишь гением. Так что англичанин был гением большим, поскольку гений без везения - калека.
У счастья Нельсона имелось три этажа, как у его линейных кораблей имелось три орудийные палубы. Во-первых, перед решающей битвой он получил новую версию сигнального кода, дающего возможность передвигать все корабли флота будто куклы на шнурках без необходимости предварительно договариваться с капитанами. В большей степени это облегчало проведение эластичного маневра. Во-вторых, во времена Бонапарте во Франции не родился моряк, равняющийся классом Сюффрену. В-третьих, офицеры Нельсона были полностью ему послушны.
Сам же Нельсон, будучи ранее подчиненным адмирала Джервиса, послушанием не грешил, что могло для него закончиться плохо, поскольку Джервис был весьма суров к подчиненным, и его так ненавидели, что супруги его капитанов на приемах провозглашали тосты за его смерть ("Пускай следующий бокал удавит эту бестию!"). В критический момент битвы против испанцев у мыса Святого Винсента ( в 1797 году ) Нельсон, видя, что британские корабли могут попасть под перекрестный огонь, самовольно исполнил несогласованный маневр, нарушая строй, установленный приказом Джервиса. В Королевском Флоте за невыполнение приказа карали смертью, но, к счастью для Нельсона, на флоте знали и уважали старинное право, введенное еще императрицей Марией Терезией. Орден Марии Терезии получали за нарушение приказа, приводящее в результате к победе или же спасающее отряд от поражения. Поскольку же самовольность Нельсона принесла Джервису победу, везунчик Нельсон не пострадал, а только получил орден Бани и чин контрадмирала.
Как раз в его времена линейные парусные корабли достигли своей оптимальной формы. Тёрнер ухватил это в картине "Линейный корабль первого класса принимает провиант". Кормление лошадей. Наши глаза на уровне разгулявшихся волн, мы глядим, как бы погрузившись в воду. Справа над нами высится достигающая неба стена с тремя этажами орудийных портов, откуда высовывают свои пасти пушки. Так мы видим фронтон собора, когда стоим, задрав голову вверх, в нескольких шагах от входа. К борту прижались две парусные лодки, на которых провиант и привезен; третья только подплывает. На втором плане силуэт еще одного гиганта, а еще дальше, за заслоной водяных паров или же утреннего тумана, белое видение - контур третьего морского жеребца. Целость, что часто случается у Тёрнера, гораздо лучше чем глазами, можно воспринять с помощью нюха, касаний и поэтической впечатлительности. Ты чувствуешь пористую фактуру и мокрую ядреность громадных досок, из которых сконструирована огромная дуга перехода борта в нос, ты вдыхаешь свежий запах морского рассвета, все окутано синевой и разреженным воздухом, ты слышишь тишину, прерываемую фырканием волн. Красками были здесь капельки водяной пыли с пенных верхушек волн и капли недвижности атмосферы, вещества и людей, малюсенькие силуэты которых видны на палубах лодок и в отверстиях бойниц. Типичная для Тёрнера статичность мира, остановка киноленты событий, ностальгическое окаменение всего и вся, просвеченное бледным, романтичным сиянием. Мгновение, схваченное в блаженстве, залитое идиллической ленью, как будто величественная рука небесного сеятеля разбросала вокруг зерна доброты и любви. Впечатление крайне обманчивое, зато какое удовольствие!
Впечатление обманчивое, поскольку в груди этого образа бьётся иное, невидимое сердце - ад, в котором существовали экипажи фрегатов. Английский моряк XVII века, Эдвард Барлоу, записки которого хранит Морской Музей в Гринвиче под Лондоном, жалуется в них, что нищие гораздо более счастливы, чем моряки - у них есть свобода! Во времена великого поединка экипажи вербовались принудительно, устраивая воистину гитлеровские облавы на городских улицах, выволакивая из домов тысячи портных, сапожников, лавочников и