Пробегает серна, и взлетает птица, рисуя на небесах границу меж зимой и весной. Пенящиеся ручьи в горных руслах шепчут легенды о беззаботной жизни. Из рук и пальцев у деревьев выпрыскивают побеги, горячие ростки щекочут лоно Земли, а где-то там, наверху, сквозь спутанные ветви и окошечка в тучах видна Божья улыбка. Ноги еще не болят. Весна!
Весна опоясывает землю будто пахучий тюлевый шарф голову любимой. Это она расцветает в пра-источниках всякого путешествия, всяческого сна о Золотом Руне, о Святом Граале, об Эльдорадо. Весной дети перелетают по лунной радуге стены сиротских приютов судеб, весною скачут они на зеленую подушку железнодорожной насыпи через дыру в стене скотских вагонов, что тарахтят в лагеря рока; весной не возвращаются на фабрики, присвоившие детей навечно вместе с аттестатом зрелости; весной пользуются тем, что зодиакальная мачеха повернулась к ним спиной. Весной начинаются побеги...
Весной, когда леса парят зеленью и кажутся мягоньким облачком в полосе радуги; когда птички, по размеру не больше листочков, вырываются из собственных гнезд; когда ночью оглушает гром, а проникающий повсюду молоденький дождик с бессильной яростью хлещет по окнам; когда жизнь сбрасывает старую, выцветшую шкуру, а человеческое сердце переполняется беспокойством, жаждой лучшего - все то же самое, ритмичное, бессловесное и неопределенное желание, когда молодые боги горячечно блуждают по напитанным влагой лесам и по берегам озер, в тенистом шуме камышей, и спешат к женщинам, обходя подальше недоступных и перепуганных девушек, которые еще не желают ложиться на землю, гудящую древнейшими отголосками...
Весною дети становятся повелителями мира и не боятся ничего, даже пещер. Сами же пещеры в это время розово-перламутровые, прекрасные и величественные будто греховные дворцы. Весной...
А после нее приходит лето с немилосердным солнцем. Утром просыпаешься весь в каплях, свисающих с цветочных стеблей. В полдень в воздухе распылена ласковая сонливость. В обеденную пору теплые, самовольные колебания воздуха играются с сосновыми иголками. Вечер серой приливной волной накатывает через поля, заползает на склоны холмов и сшивает нежные края света с краями тьмы.
Когда солнце выпьет всю росу на растениях, тучи вскрывают свои беременные туши, ветер же начинает учить послушанию высокие травы и деревья. Мальчик, будто слепой щенок, ищет придорожный ров и прижимает девочку под пальтецом, пахнущим шерстяной влагой. Когда же тучи выплакивают свои глаза, дети возвращаются на дорогу.
Ковер плывет через лагуну времени, смерть подгоняет охрипшие часы, декорации меняются.
Золотая осень рождается на могиле лета. Листья покрываются красной ржавчиной. Солнце клонится к закату, а тени становятся все длиннее. Вселенский пожар охватывает небо багрецом, пафос которого истрепывается с каждым мгновением. Из каменных пещер высунул свой нос мрак и теперь ползет через долину, дозревая в поваленных деревьях, в колеблющемся воздухе и мокрых волосах девочки. Оскорбленное божество дня укладывается спать на болотах, где блуждают души умерших. В свете Луны их ореолы серебрятся холодным хрустальным блеском.
Вдалеке появляется несколько лампочек; они поблескивают где-то за полем, меж двумя стенками леса. Это очень похоже на вертеп в костеле отца Клавдия, где за гипсовыми кустиками малюсенькие электролампочки имитируют звездное небо. Чем окна становятся больше, тем громче лают собаки.
Старая лесопилка, мягкие будто пух опилки. Дети спят в уютных сараях, в заброшенных ветряках, в охотничьих шалашах. Мальчишка пробирается в хозяйские птичники и ворует яйца с мокрыми буханками хлеба, которые бросают свиньям.
По утрам туман исходит из земли серо-белыми клубами, ее волнистые полосы распущенными волосами обматываются вокруг древесных крон, облизывают пальцы и заглядывают в ноздри. Дорога теряется, луг оказывается подворьем, в нескольких шагах от них проходит женщина с коромыслом. Скрипит журавль, слышен плеск воды, коромысло потрескивает, а ведра покачиваются, когда женщина возвращается домой. За ее головой будто воспоминание тянется фата из тумана. Девочка видит, как эта фата превращается в мать. Мать приближается и ласкает ее мягкими руками из тумана, гладит помокревшие щечки, склоняется, прижимает девочку к себе и целует туманными губами. И от жизни ничего больше ожидать не надо. Девочка шепчет: "Мамочка, любимая!..." Из-за тумана доносится хлопок закрытой двери.