Но у меня не было забытого и несделанного. Я не имел привычки откладывать на будущее то, что мог сделать сейчас. В моей памяти всё было расписано заранее, в том числе и сроки выполнения дел, мне не составляло труда вовремя вспомнить и сделать их. Но это было нечто безадресное, не связанное ни с каким делом.
Перебирая недавние события, я наткнулся на происшествие с Филчем. Да, это было оно — но почему? Я сделал всё, что мог, и так быстро и качественно, как мог. Мне не в чем было себя упрекнуть, остальное от меня не зависело. Не зависело, и поэтому должно было исчезнуть из моей головы до тех пор, пока не придёт время вернуться к нему снова. Но оно почему-то не отпускало меня, не хотело отпускать.
Я… переживал? Я страдал из-за старика, лежащего в больничке?
Этого не должно было быть. Но это было.
Подчинившись новому для себя ощущению, перед отбоем я зашёл к мадам Помфри узнать о самочувствии Филча. Травма головы оказалась тяжёлой, завхоз еще не пришёл в сознание. Я ничего не мог с этим сделать, но мне было не по себе. И как только с этим живут люди?
Наутро в школе устроили расследование. У входа в Большой зал стоял Флитвик и проверял палочку каждого ученика, пришедшего на завтрак. В процессе проверки выяснилось, что заклинание предположительно было сделано палочкой одного из близнецов Уизли. Поскольку о травме Филча не объявляли, ничего не подозревающие близнецы признались, что один из них наложил скользкое заклинание на пол в коридоре, когда они убегали от завхоза. Оказывается, они повадились таскать ингредиенты из кладовок, и старик застиг их за кражей.
Разгневанный Флитвик потребовал исключения близнецов из школы, но Дамблдор, как всегда, смягчил ситуацию, сказав, что ничего непоправимого не случилось и что дети, конечно же, не хотели ничего плохого, они просто не подумали о последствиях. Дети, которым оставалось полгода до совершеннолетия, похлопали наглыми бесстыжими глазами и охотно подтвердили, что они не хотели ничего плохого.
— Ну вот видите, профессор, — сказал Дамблдор Флитвику, и близнецы в который раз были прощены. В качестве дисциплинарного взыскания с них сняли по сотне баллов — совсем пустяк за такое опасное безобразие, Гриффиндор даже не ушёл в минус. Я не умел ненавидеть, но меня посетило предчувствие, что скоро научусь.
Филч пришёл в себя только к вечеру. Он был в возрасте, он был сквибом, поэтому магическая медицина плохо помогала ему. Старик обрадовался мне и стал благодарить меня — оказывается, мадам Помфри сказала, что если бы я притащил его в медпункт минут на десять позже, всё могло бы кончиться гораздо хуже. На несколько дней он здесь застрял и теперь сильно беспокоился об оставленном без присмотра хозяйстве. Комната Филча была не заперта, при его отсутствии из кладовок не тащил только ленивый, к тому же сейчас было время ежегодных сельскохозяйственных закупок и каждый пропущенный день дорого обходился школьному бюджету.
Я проникся необходимостью и вызвался в свободное от учёбы время побыть завхозом. Филч успел коротко проинструктировать меня до возвращения мадам Помфри, и я отправился на вверенный участок. Прогнав пару крутившихся поблизости подозрительных личностей, я проверил кладовки и надёжно запер их заклинанием, переписал товары в комнате доставки и разнёс по местам, затем пошёл в комнату Филча и стал разбираться с хозяйственными бумагами.
В хогвартской отчётности царил беспримерный бардак. Филч тут был не виноват, проблема заключалась в самой постановке дела. Как говаривал некогда Вернон Дурсль, директор предприятия всегда садится в тюрьму вместе с бухгалтером — так вот, бухгалтера в Хогвартсе не было. Немалое школьное хозяйство обходилось без лица, ответственного за финансы, учёт и контроль — и, судя по состоянию накладных и расписок, без учёта и контроля тоже. Оно укладывалось в выделяемые суммы от дотации до дотации, а куда и на что шли эти деньги, не интересовало никого. Видимо, поэтому на зельеварении у учеников не было защитной униформы, а на метловождении школа обходилась допотопными Чистомётами, которым двадцать лет как место было на свалке.
Всё время, пока Филч лечился под опёкой мадам Помфри, я выполнял его дела и наводил порядок в его бумагах. Разложил по папкам и подписал их, подсчитал и свёл в ведомости всё, что требовалось подсчитать. Заказал, принял и разместил на хранение огромное количество картошки, капусты, моркови, муки, всевозможных круп и мясных туш для прокормления трёх с половиной сотен обитателей Хогвартса, и это не считая питомцев и обитателей зоопарка, не говоря уже о мелких поставках. К концу месяца я тихо охреневал — неужели со всем этим хозяйством годами справлялся один сквиб? Наш завхоз давным-давно заслужил золотую статую в полный рост.
Когда Филч выздоровел и приступил к своим обязанностям, я не стал делиться с ним ни впечатлениями, ни выводами. Просто принял их к сведению.
Сентябрь пролетел как одно мгновение. Мне некогда было даже газеты читать, и если бы не Тед, проникшийся моей нелёгкой долей завхоза, я не знал бы, что творится в мире. Просматривая ежедневную прессу, он выбирал оттуда новости, которые могли заинтересовать меня, и подсовывал мне эти статьи за обедом.
— Смотри, по-моему, это для тебя важно, — на этот раз он подсунул передовицу «Ежедневного Пророка», на которой красовался цветной колдоснимок заразительно улыбающегося Гилдероя. Я наскоро пробежал глазами заметку под портретом.
«…с удовольствием извещаем наших читателей, что в продажу поступила новая книга известнейшего писателя Гилдероя Локхарта, восьмикратного победителя конкурса журнала „Ведьмолитен“ на лучшую мужскую улыбку. Книга называется „По следу руноследа“, и…»
Я поднял недоуменный взгляд на Нотта.
— Ты уверен, что мне это важно?
— Конечно, я же помню про диадему, — он заглянул вместе со мной в газету. — Да ты не здесь смотри, а ниже.
В нижней части передовицы была ещё одна заметка.
«Обнаружена чаша Хельги Хаффлпафф, в прошлом году украденная из Гринготса!»
«Как помнят наши читатели, знаменитый артефакт Хельги Хаффлпафф, одной из четверых основателей Хогвартса, полтора года назад был украден из британского гоблинского банка. Опытный вор тогда сумел предолеть защиту Гринготса и ускользнуть от самого могущественного светлого мага столетия Альбуса Персиваля Вульфрика Брайана Дамблдора, победителя Гриндевальда. Не далее как позавчера вечером пропавший артефакт был обнаружен в Хогсмиде, в гостинице „Кабанья голова“.
Хозяин гостиницы Аберфорт Дамблдор поднялся на второй этаж, чтобы привести в порядок освободившийся номер, и услышал подозрительный шум в одном из соседних номеров. Он постучал в дверь и был сбит с ног выскочившим оттуда человеком. Когда мистер Дамблдор поднялся и заглянул в номер, он обнаружил там своего постояльца, лежащего на полу, и стал приводить в чувство, но оказалось, что бедняга мёртв. За пазухой мертвеца находился бесценный артефакт.
Мистер Дамблдор вызвал авроров, которые забрали тело и артефакт. Личность убитого установлена, это оказался один из перекупщиков краденого, регулярно останавливавшийся в „Кабаньей голове“. Сейчас убийцу ищут, а чашу Хаффлпафф на время расследования передали в Отдел Тайн. Поскольку Беллатрикс Лестрейндж, из сейфа которой была украдена чаша, не является её законной владелицей, а прежняя владелица чаши Хэпзиба Смит давно мертва, Министерство предприняло розыск её наследников.»
Да-а, это была новость… Том-из-дневника говорил мне, что они с Дамблдором намеревались поместить хоркруксы на какие-нибудь ценности, потому что ценности берегут все. Это я могу чувствовать издали частички своей души по их остаточной связи, а кому-то другому их не обнаружить без специального магического анализа. Диадема Равенкло была моим хоркруксом — ценнейший артефакт, что и беречь, если не её. Медальон в пещере, по описанию Джонса, был похож на медальон Слизерина, и он тоже был моим хоркруксом. Следовательно, чаша Хаффлпафф почти наверняка тоже была моим хоркруксом. Она хранилась в сейфе Беллатрикс Лестрейндж, во время её кражи поблизости крутился один из Дамблдоров, теперь её нашёл другой. Мне было понятно, почему её могли украсть. Но почему вернули?