Скипетр богов... Я переворачиваю крест и вижу на обратной стороне номер: 142 857, как и номер моей виллы.
Не удаляясь от моего наставника и друга, я вхожу в амфитеатр. Скамьи по кругу, центральная сцена. Он похож на любой античный амфитеатр. Вокруг ученики собрались небольшими группами и беспокойно обсуждают что-то.
– Как будто в детском сне, – говорю я.
Учитель предлагает другую версию.
– ...Или в книге. Как будто кто-то написал произведение с такими декорациями. И чатателю достаточно склониться над ней, чтобы книга ожила. И мы там внутри.
Я, мало убежденный, пожимаю плечами, но он невозмутимо продолжает:
– Какой-нибудь писатель перечитал всю греческую мифологию, чтобы оживить ее, и чтобы мы могли это лучше ощутить. По-моему, «все начинается с романа и все им заканчивается».
Я начинаю понимать его мысль.
– В таком случае, этот писатель наблюдает за нами, как за персонажами. Но закончил ли он свою историю? Может быть, он начал с конца, а может, узнает все одновременно с нами, его творениями?
Он смотрит на меня полушутливо, полусерьезно.
Девушка в желтой тоге, с венком из цветов и фруктов, предлагает нам отойти в сторону, чтобы дать проход другим прибывающим.
– Третья ора?
– Вряд ли. Она больше похожа на другую полубогиню – Флору.
Она так близко, что я чувствую ее запах. Смесь ландышей и лилий. Если это покровительница цветов, то скорее всего весенних. Я любуюсь ее огромными золотистыми глазами, льняными волосами и хрупкими руками. Я даже делаю движение, чтобы прикоснуться к ней, но Эдмонд Уэллс меня удерживает.
Я рассматриваю своих соучеников, рассевшихся по скамьям амфитеатра. Знаменитостей немало, среди них я узнаю сидящих вперемежку: художника Анри де Тулуз-Лотрека, романиста Гюстава Флобера, Этьена де Монгольфьера, одного из братьев-изобретателей воздушного шара, керамиста Бернара Палисси, художника-импрессиониста Клода Моне, авиатора Клемана Адера, скульптора Огюста Родена. Есть и женщины: актриса Сара Бернар, скульптор Камилла Клодель, ученая-физик Мария Кюри, актриса Симона Синьоре, танцовщица и шпионка Мата Хари.
Эдмонд Уэллс очень по-светски подходит к последней.
– Добрый день, меня зовут Эдмонд Уэллс, а это мой друг Мишель Пэнсон. А вы не Мата Хари?
Молодая темноволосая женщина утвердительно кивает. Мы обмениваемся взглядами, не зная, как продолжить разговор.
Тихо опускается вечер, и мы рассаживаемся по скамьям. В небе появляются не одна, а три луны, образующие треугольник. Вершина горы Олимп по-прежнему скрыта в облаках.
Громким голосом я задаю мучающий меня вопрос:
– Что же там, наверху?
Винсент Ван Гог отвечает первым:
– Серое с золотисто-коричневыми отблесками, немного оранжевого и голубого.
Мата Хари выдыхает:
– Тайна.
Жорж Мельес произносит задумчиво:
– Волшебство.
Гюстав Эйфель говорит вполголоса:
– Архитектор Вселенной.
Симона Синьоре добавляет:
– Режиссер фильма.
Мария Кюри выговаривает мечтательно:
– Последний Принцип.
Сара Бернар колеблется:
– ...Мы на Олимпе. Может, там... Зевс?
Резкий голос позади нас обрывает споры.
– Ничего там нет.
Мы оборачиваемся. И видим невысокого типа с белокурыми волосами, в круглых очках, с каштановой бородой.
– Там наверху ничего нет. Ни Зевса, ни архитектора, ни волшебства... Ничего. Там кругом только снег и туман. Как на любой горе.
Когда он с уверенностью произносит эти слова, на вершине вдруг загорается свет и начинает мигать, как фары в тумане.
– Вы видели? – спрашивает Мельес.
– Видел, – продолжает бородатый. – Я видел свет. Просто свет. «Они» включили прожектор на верхушке, чтобы у вас воображение заработало. А вы и любуетесь, как комары на лампу. Все это декорация и сценические трюки.
– Да кто вы, в конце концов, такой, чтобы быть настолько категоричным? – спрашивает Сара Бернар раздраженно.
Мужчина сгибается в поклоне:
– Пьер Жозеф Прудон, к вашим услугам.
– Прудон? Теоретик анархизма? – осведомляется Эдмонд Уэллс.
– Собственной персоной.
Я слышал об этом бунтаре, но не знал, как он выглядит. Чем-то похож на Карла Маркса. Наверняка в ту эпоху в моде была борода и длинные волосы. Высокий гладкий лоб и зачесанные назад волосы делают его шевелюру похожей на прическу с бантом. Он добавляет:
– Прудон: атеист, анархист, нигилист, чем и горжусь.
– Но вы ведь были реинкарнированы... – говорит Сара Бернар.
– Да. Однако я не верил в реинкарнацию.
– И вы стали ангелом...
– Стал. Однако я не верил в ангелов.
– А теперь вы бог-ученик...
– Да. И я стану «богом атеистов», – заявляет Прудон, довольный собственной формулировкой. – Ну а вы, скажите честно, вы верите в эту школу богов? Думаете, мы что, экзамены по демиургии будем сдавать?