— Я стал свидетелем преступления, там, на скале. Дионис смотрит на меня вежливо, не выказывая особого интереса к этому сообщению.
— Вы знаете жертву? — спрашивает он.
— Мне кажется, это Жюль Верн.
— Жюль Верн? — повторяет он, снова беря список. — Жюль Верн… Ах да, писатель-фантаст XIX века. Этот прибыл рановато, и даже чересчур рановато… И слишком любопытный к тому же. Знайте, что у любопытных часто бывают проблемы.
— Проблемы?
— И вы тоже не будьте слишком любопытным. Нам трудно наблюдать за всеми, учитывая большое количество учеников на этом курсе, но сейчас ограничьтесь тем, что отправляйтесь домой, на вашу виллу. Там вы будете у себя.
Я уже так долго не был «у себя».
— В Эдеме ночи прохладные и зори тоже. Советую вам идти и устраиваться. Вилла 142 857. Херувимка с удовольствием покажет вам дорогу. Это не далеко, но если вы устали, можете доехать верхом на кентавре.
«Херувимка» — девушка-бабочка; «кентавр» — человек-лошадь, все эти помеси человека с животным являются химерами. Это напоминает мне фильм «Остров доктора Моро», в котором сумасшедший ученый скрестил людей и зверей.
— Я предпочитаю пойти один. Где это?
— Идите по главному проспекту, перейдите центральную площадь, потом третий поворот налево, улица Олив. Вы легко найдете номер 142 857. Отдохните, но будьте готовы. Когда часы пробьют три раза, вам нужно сразу вернуться на центральную площадь.
Я надеваю сандалии, которые мне протягивает Дионис. И в этой обуви и белоснежной тоге вхожу в величественные ворота Олимпии.
13. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: НЕБЕСНЫЙ ИЕРУСАЛИМ
Отрывки из Откровения Иоанна Богослова: «И вознес меня в духе на великую и высокую гору, и показал мне великий город, святый Иерусалим… Он имеет большую и высокую стену, имеет двенадцать ворот и на них двенадцать Ангелов; на воротах написаны имена двенадцати колен сынов Израилевых»…
«Городрасположен четвероугольником, и длина его такая же, как и ширина».
«И принесут в него славу и честь народов. И не войдет в него ничто нечистое и никто преданный мерзости и лжи».
14. ГОРОД СЧАСТЛИВЕЙШИХ
Город богов сияет перед моим восхищенным взором.
Как светлый луч, широкая дорога, обрамленная кипарисами, пересекает город.
Я вступаю на центральный проспект Олимпии.
С обеих сторон холмы и долины перемежаются колоссальными зданиями, очевидно сооруженными титанами. Сеть речек, через которые перекинуты деревянные мосты, озера, покрытые бледно-розовыми кувшинками. На крутых склонах, которые я различаю на юге, большие переливающиеся бассейны обрамлены бамбуком, тростником и пальмами. Как будто пьяный архитектор нарисовал город, привидевшийся ему в белой горячке: за высокими стенами одна неровность сменяет другую.
Пестрая толпа заполняет проспекты, улицы и улочки. Молодые люди и девушки одеты, как и я, в белые тоги. Очевидно, тоже ученики-боги. Они не обращают на меня никакого внимания.
Молодая женщина в желтой тоге прогуливает собаку с тремя головами таксы, этакий мини-цербер. Здесь также есть кентавры, сатиры, херувимы.
Я различаю «самцов» и «самок». Бабочки с лицами молодых людей, и кентавры, скрывающие выпуклые груди под длинными волосами-гривами.
Я иду дальше и обнаруживаю новые чудеса. Рынки, где люди и чудовища объясняются знаками, маленькие дома из белого камня, крытые красной черепицей, с коринфскими колоннадами, украшенные скульптурами балюстрады, фонтаны с каменными тритонами, выпускающими изо рта потоки отливающей медью воды.
Теплый воздух благоухает цветочной пыльцой и свежескошенным газоном. Я замечаю посадки зерновых культур и огороды. Несколько нехимерических травоядных — козы, овцы, коровы, похожие на земных, — мирно пасутся, безразличные к этому грандиозному пейзажу.
За соснами видны другие виллы. Все они одноэтажные.
В конце проспекта находится большая круглая площадь с бассейном в середине, в центре которого, на маленьком острове, растет многовековое дерево.
Подойдя поближе, я вижу, что это величественное дерево — яблоня. Его плоды также золотого цвета. Очевидно, это яблоня эдемского сада, дерево познания добра и зла, из-за которого Адама и Еву изгнали из Рая. Его кора испещрена тысячелетними морщинами, его корни, обвившие этот особенный остров, переплетаются, огибая камни. Его ветви широко раскинулись в небе и покрывают не только бассейн, на котором находится остров, но и стенку, окружающую бассейн. Его тень накрывает практически всю центральную площадь.
Я снова вспоминаю отрывок из Апокалипсиса от Иоанна: «В центре городской площади было Дерево жизни… и листья Дерева предназначены для исцеления народов».
От центральной площади ведут четыре широких перпендикулярных проспекта. На указателях написано:
На восток — ЕЛИСЕЙСКИЕ ПОЛЯ.
На север — АМФИТЕАТР И МЕГАРОН.
На запад — ПЛЯЖ.
Нет никакого указателя, говорящего, что находится на севере. На затылке я чувствую легкое дуновение. Оборачиваюсь и вижу игривую херувимку с рыжими волосами, бесшумно летающую позади меня.
— Что ты хочешь? Как тебя зовут?
Химера чихает, и я протягиваю ей край моей тоги, чтобы она высморкалась.
— Ну ладно. Раз ты мне ничего не хочешь сказать, для меня ты будешь… сморкмуха. Тот, кто вкалывает, становится дровосеком, тот, кто вьет, становится вьюном, а тот, кто сморкается, становится…
Сморкмуха мечется из стороны в сторону, недовольная, что я смеюсь над ней. Она показывает мне тонкий язычок бабочки, гримасничает и вертит глазами. Я ее передразниваю, тоже показываю ей язык, а затем отправляюсь дальше, не обращая на нее внимания.
Я замечаю, что если все проспекты прямые, то все улицы дугообразные и закругляются вокруг центральной площади. Перед домами разбиты сады с неизвестными мне деревьями, цветы которых похожи на орхидеи, а запах напоминает сандал и гвоздику.
На улице Олив под номером 142 857 оказалась белая вилла с красной черепичной крышей, окруженная кипарисами. Ни стены, ни забора, все открыто. Посыпанная гравием дорожка ведет к двери без замка. Херувимке, следующей за мной, я сообщаю, что здесь я «у себя» и хочу побыть один. Несмотря на ее раздосадованную мину, я захлопываю дверь у нее перед носом.
Я замечаю, что деревянная задвижка позволяет изнутри закрыть дверь, и вздыхаю с облегчением. Я моментально чувствую, какое это счастье находиться там, где никто не может тебя побеспокоить. Уже долго со мной такого не было. «У себя». Я осматриваю помещение. В большой комнате в центре находится красный диван и стол из черного дерева, на белой стене висит экран плоского телевизора.
Сбоку находится библиотека, книги которой предлагают мне девственно-белые страницы.
Телевизор без пульта управления.
Книги без текстов.
Преступление без расследования.
Справа от книжных шкафов кресло и бюро со множеством ящиков. На нем чернильница и гусиное перо. Предполагается, что я должен сам заполнить эти книги?
В конце концов, я уверен, что мои приключения заслуживают того, чтобы о них рассказать. Как и все, я хочу оставить свой след. Но с чего начать? «Почему бы не с буквы А, — подсказывает внутренний голос. — Это было бы логично». Значит, А. Я усаживаюсь за бюро и пишу.
«А… А имею ли я право рассказать про все? Даже теперь, по прошествии времени, мне с трудом верится, что я, Мишель Пэнсон, участвовал в такой потрясающей эпопее и…»
Перо повисает в воздухе. Я был не только Мишелем Пэнсоном. В Раю я обнаружил, что как человек прожил сотни жизней, растянувшиеся на три миллиона лет. Я был охотником, крестьянином, домохозяйкой, ремесленником, торговцем. Я был мужчиной и был женщиной. Я знал богатство и нищету, здоровье и болезни, власть и рабство. Большинство моих жизней были ничем не примечательны. Но все-таки мне досталось с десяток интересных карм. Одалиска в египетском серале, влюбленная в астрологию, друид, лечивший людей лесными растениями, солдат, игравший на волынке в шотландской армии, самурай в японской империи, отлично владевший мечом, танцовщица канкана с бесчисленными любовниками в Париже в XIX веке, врач — пионер антисептики в области хирургии в дореволюционном Санкт-Петербурге…