Сергей Мельников
Мы будем гореть в аду вместе
Мы будем гореть в аду вместе
Она шла с работы. В пакете – томатный сок, хлеб с отрубями, собачий корм. Но у водителя большегрузной фуры были свои планы: он спешил домой на день рождения дочери. Гнал много часов без перерыва. В его телефоне барахлил навигатор, и он чуть не пропустил поворот. Не сбросив скорость, тяжёлой грузовик вывернул на перекрёсток. Сзади мигал незамеченный белый человечек, впереди переходил дорогу человечек в белом. Глухо ударило в бампер и в колеса неожиданное препятствие. Потом водителя приводил в порядок психотерапевт, её – патологоанатом. А одна специализированная контора подняла хорошие деньги, очищая фуру от крови, смешанной с чуть более светлым томатным соком.
***
[Переписка в мессенджере]
“Кость, прими мои соболезнования. Не знаю, что написать. Просто держись. Мы с тобой”
“Спасибо, брат”
“Мы не сможем приехать, прости, Димка температурит”
“Да, я всё понимаю, ничего страшного … Я справлюсь, не боись. Я не один.”
***
– …полированная поверхность, ручки из латуни. Обивка атлас. Тонкое кружево ручной работы. Этот дороже, но, поверьте, он стоит своих денег… Что думаете? Константин Сергеевич?..
Я с трудом сфокусировался на холёной физиономии.
– Что?
– Вам нужно выбрать. Какая модель вам больше понравилась?
– Мне?
– Да. Вот этот дороже, но он из бука.
– Дороже?
– Учитывая его достоинства, разница, можно сказать, несущественная.
– А у вас есть такой гроб, чтобы в него положили человека, и он ожил? Я возьму, за любую цену.
– Э… Константин Сергеевич, я разделяю ваше горе, я сам терял близких, но вам надо сделать выбор.
– Мне всё равно.
Я открыл заслонку и боль хлынула в мозг, стало легче. Исчезли ряды гробов, итальянский жиголо с южнорусским акцентом. Зрение сузилось до одной прямой: к выходу. За спиной затихал злобный шепоток Борьки:
– Слышь, барыга, какой на х… атлас? Какие кружева?
Страшно захотелось курить. Я курил 30 лет и бросил полгода назад. Допекла Томка. Купить, что ли пачку? За спиной свистнул доводчик, Борька встал рядом.
– Я договорился, – сказал он, закуривая, и сплюнул под ноги. – Барыга… У человека горе, а он свои допы1 втюхивает.
– У него работа такая, – сказал я. – Борь, дай сигу.
– Чё? Костян, ты офигел? Томки не стало, всё можно? Кот из дома мыши в пляс? Я… Сука! – от отвернулся, чтобы я не видел, как брызнули слёзы. – Прости, друг.
– Ничего, Борь, ты прав. Не надо.
Мы целый день мотались по городу, утрясали какие-то вопросы. Утрясал Боря, я был в роли трупа из старой комедии, которого привязали к себе и носили, кивая его головой и махая его руками. Боря тягал меня, двигал моими ногами, подводил к каким-то смутно знакомым людям. Люди делали лицо, будто на их глазах Годзилла ест школьный автобус, бормотали одни и те же фразы. Я говорил “спасибо” и нырял в спасительную боль. Борька делал всё остальное. Мы садились в машину и мчались на очередную встречу.
И, когда мы в очередной раз сели в машину, он хлопнул по коленям:
– Всё, справились.
А я повернулся к нему и попросил:
– Борь, пожалуйста, только не домой, я не могу домой.
И тут Борька отвернуться не успел, в глазах закипели слёзы. Он вцепился мне в затылок, мы врезались лбами и зарыдали горько и горячо, как рыдают дети. Я держал в себе этот поток, давил его болью, пока Борькины слёзы не размыли плотину. И мы отрыдались, откашлялись. Отодвинулись друг от друга со смесью стыда и облегчения.
– Фу, обнимаемся, как два старых педика, – хохотнул Борька, и я впервые улыбнулся. Может, незаметно, но улыбнулся.
– Поехали ко мне. – сказал он, хлопнув по рулю, – Диле только позвоню, чтобы голая встречать не выскочила.
***
Диля выскочила в махровом халате и повисла на моей шее:
– Костик, держись, родной.
Я гладил её макушку, она жгла слезами мою кожу. Мы сели на кухне, Диля принесла из морозилки запотевшую бутылку водки, разогрела плов. Боря встал ей помочь, но Диля отмахнулась:
– Сиди, мужчина, гостя развлекай.
Потом поцеловала нас: мужа в губы, меня в макушку:
– Я пошла.
– Диль, посиди с нами, – попросил я.
– Не надо, у меня глаза на мокром месте. Отдыхайте, мальчики. Костик, я тебе в гостиной постелю. Где полотенца ты знаешь, – и тихонько ушла, прикрыв дверь.
Мы пили водку, и она лилась, как родниковая вода. Боль высасывала опьянение и пьяно ржала надо мной. Наконец она напилась и затихла, начал пьянеть и я. Допились мы до пьяных слез. У меня катятся сплошным потоком, Борька носом хлюпает, трясёт могучими плечами.