– Где моя нога?! Под суд пойдёте, твари!!! Сгною всех живьём!!!
– Где та нога-то? – перекрикивая шум, спросил капитан у Мамбы.
– А хер её знает! – крикнул в ответ Мамбеталиев. – Там на поляне где-то и бросил, всё равно же не его была.
– Расстреляю всех лично!!! – продолжал бесноваться Тарасевич.
Капитан с силой забил ему кляп обратно и вытащил свой нож разведчика.
У бригадного генерала от страха глаза полезли на лоб.
Туркалёв распорол его обычный солдатский без знаков различия камуфляж и вытащил квадратную плоскую коробку. Приоткрыл её, увидел зеркальную поверхность диска, снова захлопнул, глубоко вздохнув. Подумал о том, что ума у генерала хватило, оказавшись в окружении, переодеться в обычный солдатский камуфляж. А вот куда спрятать округлый живот, холёное лицо и изнеженные руки? Правда, лицо у него сейчас совсем не холёное, а серое с запавшими глазами, с тёмным провалом рта с не эстетично торчащим в нём кляпом. Всё-таки ранение у него тяжёлое, до конца жизни будет на протезе ковылять. Сам виноват, не хрен было по минному полю бегать. Но всё равно повезло ему, что группа нашла его раньше фйдеров. Те бы ему автомат в жопу засунули и выстрелили. А потом кто-нибудь присвоил бы его берцы. Они хорошие, дорогие, выдают с потрохами принадлежность владельца к старшему офицерскому составу. Янычар глянул на свои видавшие виды 'вахрэши' и снова посмотрел на ногу генерала. В памяти неожиданно всплыла скабрезная присказка, услышанная ещё в военном училище от острого на язык старшины роты:
'Хорошо тому живётся, у кого одна нога: и з… меньше трётся, и не надо сапога'.
Сдерживая лезущую на лицо глупую улыбку, капитан откинулся на гудящую стенку вертолёта и закрыл глаза.
За отлично проведённую операцию группе дали недельный отдых с разрешением провести его в тылу. На таких радостях Негатив категорически отказался пребывать в госпитале, заявив, что на отдыхе ему будет гораздо лучше, он клятвенно обязуется выполнять все предписания врачей, только отпустите.
Чем можно заняться в неглубоком тылу, практически в прифронтовой полосе в условиях скоротечного отпуска, который пролетит как один день, потому что тиски усталости едва начнут отпускать душу как раз к его окончанию? Правильно. Взять побольше водки, жратвы, оккупировать одну из ещё работающих, как это ни странно, саун с номерами, да найти пятерых сговорчивых девчонок посимпатичнее. Благо деньги, выданные одним из руководителей Оппозиции – тем самым, кому подчинялась напрямую группа, есть. Руководитель остался весьма доволен результатом рейда, видимо, очень уж нужен ему был этот диск. О бригадном генерале Тарасевиче, оставшемся без ноги, он поинтересовался лишь раз и то, скорее всего, для порядка.
Деньги, как это тоже ни странно, ещё имели хождение во время этой чёртовой войны, расколовшей страну надвое. Те самые российские рубли, как денежная единица продолжали использоваться и оппозиционерами и федералами. Правда, обесценились они в разы, но в качестве платёжного средства их принимали везде.
Девчонки тоже никуда не делись. Конечно, они не ходили уже по улицам в мини-юбках, не посещали пропавшие бутики, не сидели за большими уличными витринами за столиками в тоже пропавших кафе, не ездили по запруженным машинами дорогам в своих букашках, а то и хороших седанах, кроссоверах и джипах. Они просто стали жить и выживать по-другому, в условиях войны. Многие из них оказались на передовой, вытаскивая с поля боя окровавленных израненных солдат и офицеров; в госпиталях, своей заботой, женской лаской и чуткостью вытаскивающие бойцов с Того Света; у станков на заводах, переориентированных на нужды проклятой никому не нужной войны.
Но остались и те самые, да-да, они никуда не делись, ибо спрос на это был, есть и будет, пока существует вид хомо сапиенс.
Сейчас они с визгом плескались в небольшом бассейне, а пятеро молодых мужиков, – самому старшему, Янычару, всего двадцать восемь, – в расслабленных позах, с небрежно наброшенными на обнажённые крепкие тела простынями, сидели за столом, заставленном различным, преимущественно водкой, спиртным и всякой едой, которую удалось раздобыть в полуподпольных магазинах прифронтового города.
Шёл пятый день отпуска, когда немного уже отпустило, когда женское тело перестало вызывать дикое ненасытное желание, когда выработанное на уровне подсознания ощущение постоянной опасности уже не такое острое, когда… В общем, когда – мир. Пусть такой, пусть обманчивый, но мир в отдельно взятой сауне, за пределами которой – опустевший живущий войной город.
Говорить особо было не о чем, разговоры на мирную тему как-то не шли на язык. Этот мир остался далеко позади, война шла уже второй год. Парни молчали, погружённые в свои мысли, ничуть не беспокоясь тем, что разговор за столом не клеится. Для единения они не нуждались в бесконечной, подогретой алкоголем болтовне.
Негатив, ловко орудуя ладонью правой руки, сложенной лопаткой, сооружал из плова конусовидную башенку, на вершину которой он водрузил чёрную маслину. Остальные снисходительно наблюдали за его 'впадением в детство', думая каждый о своём.
Лейтенант Рустам Мамбеталиев – Мамба, глядя на плов и ощущая его вкус во рту, вспоминал своё родовое село в Дагестане. Грянувший в России кризис не миновал и его села, расположенного в горах, где ничего не меняется веками, где опять вспыхнула война, охватив седой Кавказ. Рустам по убеждению не принимал ничьей стороны, но когда в село пришли боевики, а их блокировали федеральные войска, обещавшие старейшинам не трогать села, но фактически сровнявшие его с землёй, якобы за пособничество сепаратистам, жизнь Рустама, потерявшего всех родных, сделала крутой поворот. Он, возненавидевший федералов и не приемлющий мировоззрения боевиков, ушёл к оппозиционерам. Страна к тому времени уже раскололась на два лагеря. Там Рустам вступил в армию и оказался отобранным в спецназ, где проявил хорошие способности, был замечен командованием и отправлен на офицерские курсы, вернувшись в свою часть младшим лейтенантом. Потом были разные спецоперации, где Мамба получал профессиональные навыки и оттачивал мастерство спецназовца, дослужившись до лейтенанта. В части он сдружился с Беком и Негативом.
Старший лейтенант Ринат Кубаев – Куба, вспоминал, как с женой ел башенку из мороженного, посыпанного шоколадом, в том проклятом кафе. Он, в отличие от остальных членов группы, когда-то был женат на самой красивой девушке Казани – Венере Алачевой. Стройная, гордая девушка с нежным лицом правильной формы, с длинными – до пояса тёмными прямыми волосами, светло-карими глазами, сводившими с ума парней, свела с ума и его, курсанта четвёртого курса Московского высшего военного командного училища, готовившего командный состав сухопутных войск. Будущие супруги познакомились в Москве, когда курсант Кубаев получил очередную увольнительную в город. Пара провела вместе несколько часов, полакомившись мороженым, сходив в кино, погуляв по городу. Увольнительная у курсанта закончилась и они расстались, договорившись о том, что Ринат в следующую увольнительную обязательно придёт во Всероссийскую государственную налоговую академию Министерства финансов Российской Федерации и найдёт студентку Алачеву. Но так и не получилось. То Венеры не было, то и без того с редкими увольнительными не срасталось. Так что ни к чему бы это знакомство не привело, не встреться они снова через год уже в Казани, куда лейтенант Кубаев, безмерно гордясь своими новенькими лейтенантскими погонами, прибыл в краткосрочный отпуск после окончания училища. Узнав друг друга, они стояли на улице, Ринат утонул в её глазах, а выпускница академии Венера Алачева с лукавой улыбкой смотрела на молодого статного лейтенанта. Потом была свадьба. Семья Венеры вела свой род аж с тех самых Алачевых – выходцев из казанских татар, упоминавшихся в Москве как дворяне ещё в тысяча шестьсот сороковом году. А семья Рината была обычной, но свадьба детей объединила родителей.
~ 7 ~