— Не издевайся, — попросил Джим.
— Кажется, вы, молодой человек, совсем потеряли совесть. Ему дали место, за которое боролись люди с многовековым стажем, а он грустит, глядя в окно! Слушай, у тебя отличная медицинская страховка, теперь ты можешь позволить себе такую роскошь, как психотерапевт.
— Что, я настолько плохо выгляжу, что мне нужна его помощь? — поморщившись, спросил Джим. Он по-прежнему стоял у окна и смотрел на улицу.
— Хотя бы то, что на твоем лице нет плохо скрываемой улыбки триумфатора, уже ненормально. Ты же победил, приятель! По этому поводу предлагаю устроить большую пьянку!
— Грегори! — Джим укоризненно покачал головой. Его приятель любил крепкие выражения, а это очень нервировало Джима, особенно в последнее время. Это сразу же заставляло его вспомнить о Камилле.
— Слушай, ты же из простой семьи, сам выбился в люди. Откуда такая нелюбовь к черному словцу?
Джим опять недовольно поморщился.
— Я очень не люблю некодифицированную лексику. И вообще, речь человека — показатель его образованности.
— Какую лексику? — переспросил пораженный Грегори, тупо уставившись на приятеля.
— Не-ко-ди-фи-ци-ро-ван-ную, — по слогам произнес Джим.
— Думаешь, оттого, что ты тщательно выговорил это страшное слово, мне стал понятнее его смысл? — издевательски спросил Грегори.
— Судя по твоему удивленному лицу, нет. Слушай, ты же юрист, причем неплохой. У тебя за плечами Итон. Как ты можешь не знать таких вещей?
— Представь себе, могу, — буркнул пристыженный Грегори. — Может быть, ты снизойдешь до того, чтобы объяснить мне, что скрывается под этим термином?
— Снизойду, — кивнул головой Джим. — Все очень просто, некодифицированная лексика это то, что мы привыкли называть нецензурщиной, разговорными словами, просторечием. То есть все, что не относится к правильному литературному языку.
— Господи! Только не говори, что в Саутгемптонском университете учат такому. Да еще технарей!
— Ты прав, не учат. Но у тебя все же гуманитарная специальность, поэтому тебе должно быть втройне стыдно.
— Почему втройне?
— Потому, что, во-первых, стыдно быть юристом и не знать основ культурной и грамотной речи, во-вторых, непонятно, чему тебя учили в Итоне, в-третьих, потому, что ты активно пользуешься подобной лексикой!
— Папочка Джим читает мне мораль, как мило! — прокомментировал Грегори.
— Надеюсь, ты хотя бы в зале суда не употребляешь ничего подобного? — поинтересовался Джим.
— Нет, там я пользуюсь только кодифицированной лексикой. Я надеюсь, правильно сказал это страшное слово? Слушай, а тебя что, правда, учили этому?
— Нет, — честно признался Джим. — Просто Камилла всегда очень строго следила за тем, как я говорю. А у нее железный характер. Хотя, я думаю, тебя бы даже она не перевоспитала.
— Джим, когда ты забудешь о своей Камилле? — серьезно спросил Грег.
Джим ничего не ответил. Он просто отвернулся к окну, чтобы друг не заметил набежавшие на глаза слезы.
— Джим, дружище, я не знаю, что между вами произошло, но если через год ты все еще переживаешь эту разлуку, не следовало бы съездить к Камилле и объясниться? Быть может, все можно вернуть?
— Нет, Грег. — Джим обреченно покачал головой. — Ничего вернуть нельзя. Особенно теперь.
— Да что же такого особенного случилось за год?! Она что, в монастырь ушла?
— Грег, все гораздо хуже. Она вышла замуж.
— А ты-то откуда знаешь?
— Я ехал в поезде, и мне случайно попалась газета, издающаяся в Плимуте, там живут родители Камиллы. Попутчик оставил на сиденье. Я не удержался и взял ее просто полистать. Понимаешь, теперь я не могу спокойно относиться ко всему, что с ней связано. А тут город, где она живет… И в этой газете было объявление о том, что мисс Камилла Риттер сочеталась браком с мистером Эрскином Стюартом.
— И как давно это произошло?
— Через четыре месяца после того, как мы расстались.
— А твоя Камилла не промах! Брал бы с нее пример!
— Не говори так о ней, — сердито сказал Джим.
— Прости, приятель, но просто, если она тебя действительно любила, через четыре месяца не выскочила бы замуж.
— Я думаю, на нее давил отец. Да и потом, какая у нее могла быть надежда все вернуть, если я сам от нее отказался?
— Ты что сделал? — переспросил Грег изумленно.
— Да. Я сам отказался от моей Камиллы. Мама попала в больницу. Я был вне себя от горя и беспокойства. Хотя это меня и не оправдывает. Отец Камиллы нашел меня в больнице и объяснил, как мне тогда казалось, просто и ясно, что Камилла не будет счастлива со мной. Я пообещал написать ей письмо и в тот же вечер отослал его.
— А как же ему удалось убедить тебя, что вы не сможете быть вместе?
— Он начал говорить о том, что Камилла привыкла к комфорту, что у меня больная мать и содержать достойно их обеих я не смогу, а значит, придется кем-то пожертвовать…
— Ты меня, конечно, Джим, извини, но ты был идиотом. Тебе же уже тогда предлагали место в этой компании. Да и оклад, даже первоначальный, был больше, чем у меня сейчас. А ведь я тружусь на благо родной компании уже пять лет!
— Мистер Риттер был весьма убедителен, а в тот момент у меня не было ни гроша в кармане. Я боялся, вдруг мама не поднимется. Мне даже не на что было бы нанять ей сиделку, которая ухаживала бы за ней, пока я осваивался бы в Бирмингеме, чтобы потом перевезти маму сюда.
— Вот так бы и объяснил все своей Камилле, когда все утряслось! — воскликнул Грегори, возмущенный глупостью и недальновидностью приятеля.
— Мне было ужасно стыдно перед ней. Я только на одно надеюсь, что ее отец честный человек и заботится о благополучии дочери. Думаю, он не расскажет Камилле о чеке, чтобы не травмировать ее сильнее. Хотя разве кто-то теперь может ее ранить больнее, чем я?
Грегори похлопал его по плечу.
— Перестань себя казнить. Что сделано, то сделано. Я вот только не понимаю, что страшного в том, если отец расскажет ей о твоем отказе. Ты же уже написал ей письмо?
— Дело не в отказе, Грег. — Джим глубоко вздохнул и с шумом выдохнул. — Дело в том, что я принял от него чек. Это случилось уже после того, как я пообещал написать Камилле, но все равно получается, что я ее продал.
— Да-а-а, — протянул Грегори. — Но я могу тебя понять. Все же больная мать. А у тебя ни пенса в кармане. Да и Камилла бы смогла понять. Тебе нужно было объясниться с ней!
— Ну не мог я, понимаешь?! Не мог! — Джим почти кричал.
В его голосе было столько боли, что Грегори невольно отвернулся, чтобы не видеть искаженное мукой лицо Джима.
— Джим, ты очень честный человек, и это тебя погубит! — после долгого молчания сказал он.
— Давай не будем об этом, — попросил Джим. — Лучше расскажи мне, как решилось дело с контрафактными дисками.
— О! Слово «контрафактный» я знаю!
Джим бледно улыбнулся. Она понимал, что друг пытается его развеселить, но почему-то смеяться вовсе не хотелось.
Раньше он жил воспоминаниями о Камилле. Об их встречах, о запахе ее волос, о нежности ее кожи. А теперь Джим боялся тех фантомов, что начали посещать его ночами. Он много работал, почти изводил себя. Джим делал это вовсе не ради карьеры, а только ради того, чтобы уснуть мертвым сном, едва голова коснется подушки. Он даже пробовал просить у врача рецепт для снотворного, но врач осмотрел его и сказал, что причина его бессонницы — психологическая и что проблемы, которые мучают Джима, надо решать тем или иным образом, но таблетки тут не помогут.
Джим отлично понимал, что есть два способа решить его проблему: вернуть Камиллу или оборвать свою жизнь. Иногда он задумывался о втором варианте, но понимал, что, пока его мать жива, он ни за что на свете не наложит на себя руки. Да и разве это достойное решение проблем?
— Джим! Если ты будешь делать вид, что тебе интересно, я прекращу рассказывать! — пригрозил Грегори.
— Прости, я действительно немного отвлекся. Что ты говорил?
У Джима был очень виноватый вид, ведь он потерял нить повествования Грегори. А ведь это дело напрямую касалось его отдела. Им предстояло решить, как лучше защищать продукцию, чтобы просто не возникало подобных споров.