"Там все чисто. Делай то, что тебе сказали. Все будет нормально".
Собственно, я хотел только убедиться, что самого Миху тем временем не закатали в асфальт и не скинули куда-нибудь в Нордзее. Подделать звонок и все остальное теоретически можно. Но это очень маловероятно. Для очистки совести я на следующий день зашел все-таки в его управление под предлогом какого-то запроса и отметил как серебристый Мерс Михаэля на стоянке, так и его самого в глубине за стеклянной перегородкой. Миха был жив и отвечал мне, по-видимому, вполне искренне.
Родное государство впервые на моей памяти дало сбой — оно не могло и не хотело больше меня защищать.
И вот теперь я ехал в Ганновер — выполнять приказ новых работодателей. Отказаться? Хорошо бы мне угрожала за это всего лишь смерть — но эти нашли надежный способ шантажа.
Великий Один, и за что мне такое? Если вдуматься, все, чего мне хотелось, и на чем я настаивал — жить спокойно. Не вмешиваясь ни во что. Никому не причиняя зла. Типичная, стандартная позиция современного человека — держаться подальше от левых и правых краев, по центру, ни во что не вмешиваться, никуда не лезть, ни во что не верить по-настоящему, ничему не присягать — потому что любые идеологии, любая вера, в общем, все, к чему люди относятся серьезно — обязательно ведут к насилию и увеличивают количество зла. А я не хотел его увеличивать. Вот любой ценой — не хотел, видит Озирис! Ушел из полиции. Ни к кому не примкнул, держался подальше от любых идеологий и высокомысленных рассуждений о судьбах мира и отечества. Когда Анквилла позвал меня с собой — оттолкнул инстинктивно, чистюля, как же, ведь Анквилла тоже убийца, ведь и они, эти амару, тоже убивают, увеличивают зло, да и идеи у них сомнительные, а я хочу остаться чистым.
Вот я и не остался чистым. Просто не получилось.
Может быть, так рассуждал и дедушка Франц, бывший гитлеровский солдат? Надо было сходить еще раз на его могилку, он умер полгода назад. Он тоже хотел остаться чистым, не увеличивать количество зла, не расстраивать родителей, не примыкать к радикалам, жить, как все… Но Зло пришло за ним само и заставило-таки измараться в крови и грязи.
Так оно пришло и за мной.
Я не знаю, правы ли амару. То есть амару не виноваты в том, что родились такими — но правы ли хальту, верна ли их идеология, не увеличивают ли они мировое зло. Но в том, что мои новые работодатели — Зло, сомнений у меня не осталось.
Мне все еще, стоит закрыть глаза, видится, как стремительно падает лезвие, рассекая тело надвое. Я ощущаю на своем темени острие этого лезвия.
…Но что делать в таком случае? Если зло — со всех сторон, и нет возможности не запачкаться, неужели следует просто принять одну из этих сторон?
Наверное, нет. Но для начала хоть разобраться, понять, что именно думает, говорит и собирается делать одна сторона, что — другая.
Моя же проблема в том, что я даже и не начал разбираться. Просто заклеймил обе стороны как "зло" и заявил "чума на оба ваших дома".
Но как разобраться, если сейчас информацию просто неоткуда взять?
И разве не об этом я так напряженно думаю, и не этого ищу, забросив все дела, вот уже два года?
Нико встретил меня на вокзале.
Он очень изменился — вырос и окреп в плечах, и по правде сказать, не только в плечах — животик под пуловером тоже выпирал. Нико теперь был даже немного выше и заметно крупнее меня. Он сердечно обнял меня за плечи и тут же отстранился.
— Как я рад тебя видеть, Отти! Тысячу лет не встречались. Ну — поехали ко мне?
Я взглянул на вокзальные часы. Начало шестого вечера — сегодня и думать нечего о встрече с моим объектом. Ну что ж, наверное, надо расслабиться и провести приятный вечерок с другом, умным, хорошим человеком. Еще месяц назад такая перспектива порадовала бы меня — но сейчас, если откровенно, говорить не хотелось ни с кем.
Все же не стоит обижать Нико. Я улыбнулся и спросил, где тот оставил машину.
Болтая, мы прошли в парковку. Я влез в нутро серебристого пузатого БМВ и не удержался от замечания.
— Твоя профессия, конечно, позволяет… ничего себе машинка.
— Брось, — Нико коснулся деревянной панели, включая борткомпьютер, — это не моя профессия. Я всего лишь стажер, разве что на кусок хлеба зарабатываю. Это Рея машина.
Выруливая из парковки, Нико пояснил — его партнер, Рей, британец по происхождению, работает менеджером в крупной совместной фирме. Сейчас отдыхает на Тенерифе… при этом Нико помрачнел. Что-то неладно в их паре…
Дом в предместье был вполне достоин топ-менеджерской должности. Приличная вилла, с ухоженным палисадником, суперсовременная — стеклянные двери распахнулись при нашем приближении, узнав Нико. В просторном холле — с фонтанчиком и пальмами — на стене вспыхнул плоский экран с приветствием: "Добрый день, Нико! Приветствую вас, гость". Ого, домашняя электронная система различает хозяев по именам?
— Неплохо? Сейчас покажу тебе дом! Конечно, все это заслуга Рея, хотя проектировали мы вдвоем. Я тоже вношу свой вклад, оплачиваю налог и коммунальные расходы, но капитал принадлежал ему, — Нико слегка помрачнел. Я подумал, что вероятно, дом и записан на партнера, вряд ли Нико является собственником, но спрашивать об этом было неловко.
Я хлопнул его по плечу.
— Неплохо вы устроились, сказать честно. Скромным детективам такое и не снилось! Кофе у тебя есть, надеюсь?
Мы пили кофе в сверкающей фиолетово-серебряной кухне с многоэтажными рабочими поверхностями, причудливыми светильниками. Огромный кофе-автомат с цепочками цветных огоньков, белые чашечки мейсенского фарфора. Барная стойка с высокими стульями. Эспрессо оказался выше всяких похвал.
— Ну а чем ты занимаешься? — поспешил я перехватить инициативу, чтобы Нико не успел спросить обо мне.
— Работаю. Меня интересуют сейчас вопросы половой дифференциации в эмбриогенезе… не исключаю, конечно, что это связано с моей ориентацией. Знаешь, ведь это болит. Если бы в нашем обществе не смотрели на нас косо — может, я бы и не обращал внимания, какая разница, кто с кем спит… Да, у нас в этом отношении очень либеральная страна, у других еще хуже. Но все равно даже и у нас…
— Я понимаю. Думаешь, я не помню твоих проблем?
— Это болит все время. Ты все время чувствуешь себя не таким, ощущаешь необходимость оправдываться. Тебе напоминают об этом! Может быть, поэтому я и занялся именно этими вопросами. Транссексуализм. У нас сейчас сравнительно много пациентов, весь центр Германии едет к нам. Я пишу работу на эту тему, мой руководитель — сам Викенкамп… впрочем, ты же не знаешь, он так — широко известен в узких кругах. Очень интересные моменты есть… различие полов, например. Знаешь, оно колоссально меньше, чем принято думать — хотя и несомненно, существует. Наши пациенты склонны его преувеличивать — но по той же причине, по какой и я вообще занимаюсь этими вопросами: у них это болит.
Нико показал мне спальню, оба кабинета, гостевую комнату — она уже была приготовлена для меня, большую гостиную и всю технику в ней, спортзал и сауну, комнату релаксации, а потом мы обосновались в малой гостиной. Экскурсия по дому была познавательной — я узнал много нового о современной технике и дизайне, а также подкрепил свои первоначальные выводы о проблемах Нико с партнером. Британец, по всей вероятности, не был к себе строг: грустные обмолвки Нико, пляжная фотография молодого незнакомца, засунутая в книгу на столике, одиночный разорванный билет в ночной клуб, который я заметил в ящике партнера, и который явно не бросился в глаза ненаблюдательному Нико, и наконец, пара шлепанцев в углу ванной, по размеру явно не подходящих ни моему другу, ни его также крупному партнеру.
Впрочем, какое мне дело до их личной жизни?
Гораздо больше меня поразило убранство дома и техника — и кого бы все это не поразило? И порядок, чистота — ни пылинки. В зале медленно ползал по современнейшей ПВХ-плитке уборочный робот.
В малой гостиной царил приглушенный диммером голубоватый свет двух высоких торшеров. Белое ковровое покрытие из натуральной шерсти, шкуры лам на кожаных диванах и креслах, зеленое мерцание встроенного в стену аквариума с радужными гуппи, ненавязчиво мерцающий стенной экран, голая кошка-сфинкс неподвижно раскинулась на спинке кресла и даже не сделала попытки подойти ко мне.