Меня передернуло.
Как сказать ему о моем плане, да хотя бы о том, что этот план вообще есть? Но это обязательно привлечет внимание сволочей. Они будут настороже. Нет, лучше уж не стоит.
Нико снова лег на койку, лицом к стене. Разговаривать с ним бесполезно, да мне и не хотелось сейчас говорить. Он не может, видите ли. А я могу разве? Спокойно, Клаус, спокойно. Ему все же вчера досталось больше.
План. Нет у меня никакого плана! Какой тут может быть план в самом деле? Я только могу представить, как охраняется камера, и я точно знаю, что надо попробовать бежать — даже под угрозой жизни. Но как бежать — я этого не знаю и выяснить не могу, и к тому же они все время разделяют нас, а бежать одному — нет смысла.
Дверь снова открылась, крупное тело Нико заметно дернулось.
— На выход, оба, — скомандовал охранник. Это уже интереснее. Сегодня нас не разделят? Я встал и первым подошел к двери. Нико с кряхтеньем сползал с койки.
Охранников было двое, один шел впереди, другой конвоировал нас сзади. Я еще раз внимательно рассмотрел одежду и вооружение — ничего особенного, обычный полицейский набор: Вальтер Р-99 в кобуре, японская дубинка-тонфа и наручники.
На этот раз мы поднялись на второй этаж. Насколько я помнил расположение, там должен находиться кабинет Мюллера — и хотя таблички на двери не было, я узнал помещение.
Нас ввели в кабинет, усадили на два жестких стула. Мюллер оторвал взгляд от монитора на своем столе.
— Доброе утро, господа! Как вам спалось?
Мы оба не отвечали. Два окна, думал я. Решетки. И второй этаж.
Один из охранников вышел, второй застыл у двери. Мюллер изобразил улыбку.
— Вы сегодня неразговорчивы. Нет настроения?
— Какого черта вы держите нас здесь? — сорвался Нико, — вы представляете, что вы делаете и чем рискуете?
Мюллер остановил на нем холодный взгляд голубых арийских глаз.
— Абсолютно ничем, герр Ватерманн. Не считайте нас идиотами. Все, что мы делаем — санкционировано и согласовано. Просто мир выглядит несколько иначе, чем вы думали до сих пор.
— Что вы хотите от нас? — спросил я, — всю информацию, которая у меня была, вы уже получили.
— Скажите, а вот сами вы… как, разделяете идеи этой их хальтаяты? — поинтересовался Мюллер. Мне смутно припомнилось, что об этом шла речь и вчера, под капельницей. Но что я тогда говорил?
— Очевидно, нет. В конце концов, я мог бы уйти с дедом еще тогда. Но я отказался.
— Вот именно, — подчеркнул Мюллер, подняв палец, — вы отказались. И это дает нам определенную надежду! А почему вы отказались, Оттерсбах?
— Не ваше дело, — буркнул я. Мюллер покачал головой.
— Мое. Вы еще не поняли? Все, что происходит в пределах вашей черепной коробки — это именно мое дело. Вчера вы сказали кое-что другое.
— Я не помню, что говорил.
— Вы сказали, что хотели бы просто жить спокойно. И что амару убийцы.
— Думаете, что вы лучше? — поразился я.
— Да, Оттерсбах. Мы лучше. Поймите, в этом мире суть не в гуманизме, не в том, кто и как поступает. Стоит только окунуться в политику, тронуть немного рычажки, которые двигают этим миром — и неизбежно замараешься. Чистых нет. Мы защищаем демократию в странах Ближнего Востока — но при этом убиваем людей, разрушаем их жилища, инфраструктуру, обрекаем на нищету и голод. Хотя и их правительства тоже хороши. Где вы видели на этой земле чистых и праведных? Их нет. Разница в другом. Мы хотим, чтобы вот этот мир, такой, как он есть — сохранился. Чтобы дети смеялись и ходили в школу, чтобы люди покупали машины и ездили в отпуск, чтобы выпускались новые айфоны и айпады, чтобы этот мир, вот такой, как он есть, нелепый, иногда жестокий, иногда печальный, пестрый человеческий мир — все-таки жил. А они хотят уничтожить этот мир. Господа, вы оба были гимназистами, получили хорошее образование, вы приличные люди… вы что, действительно так ненавидите наш мир?
— А вы что, — спросил я, — серьезно считаете себя спасителем человечества?
Мюллер грустно улыбнулся.
— Не я дал название нашей организации. Да, голливудские фильмы — это забавно. Но ведь может наступить такой момент, когда всему человечеству будет грозить опасность. Даже если это многократно обыграно в кинематографе… И этот момент близится. И вы — вот вы что, против человечества?
— Нет, — сказал я, — мы обыватели. Мы хотим просто банально жить, никого не трогая. Отпустите нас, и мы обо всем забудем. Просто отпустите.
На миг во мне даже надежда проснулась. Так или иначе, но с нами беседовали, разговаривали, не рассматривали как простой биологический объект, подопытных кроликов.
— Лимит моего доверия вы исчерпали в Ганновере, Оттерсбах, — сухо ответил Мюллер, — вы помогли уйти этой женщине. Теперь у нас другие отношения. Какие могут быть человеческие отношения с нелюдями?
— Хорошо, — согласился я, — пусть я виноват перед вами. Но Нико не сделал ничего. Вообще ничего! Зачем вы его держите здесь?
Нико громко засопел. Мюллер тонко улыбнулся.
— Выявить образцы таких, как вы, непросто. Тем более, организовать их изъятие. Так что мы убиваем сразу нескольких зайцев… но к делу, Оттерсбах. Я не случайно вызвал вас сегодня. Что вы скажете по поводу вот этого?
И он положил передо мной белый плотный лист бумаги А4, сложенный вчетверо и теперь расправленный. На бумаге печатными ровными буквами чернильной ручкой были выведены следующие слова.
МЫ ТРЕБУЕМ НЕМЕДЛЕННОГО ОСВОБОЖДЕНИЯ ОТТЕРСБАХА ВАТЕРМАННА ИНАЧЕ БАЗА ВЗЛЕТИТ НА ВОЗДУХ.
Ниже, мелким курсивом теснились как бы случайные строки:
Wie die Wolken dort wandern am himmlischen Zelt [2]
Как облака бредут по небесному своду… Старинная песня, заезженная до оскомины, не хочешь, а всплывает в мозгу:
Я прочитал все это внимательно. Поднял взгляд на Мюллера.
— Не знаю.
— Это было брошено в наш почтовый ящик. Видеокамера не зафиксировала никого.
Я пожал плечами. Внутри у меня запели боевые трубы, сейчас я был готов… к чему угодно. Только важно не показывать это Мюллеру.
— Вы же знаете, что мы не могли это сделать. Мы-то были в камере. Откуда мне знать?
— Они действительно могут взорвать базу? — напрямую спросил Мюллер.
— Не знаю. Не думаю вообще-то.
— Ну что ж, — он раздраженно убрал лист, — тогда посидите еще, подумайте. Пообследуем вас…
— Да вы уже и так обследовали все, что можно, — не выдержал я.
— Ну почему же, — приятно улыбнулся Мюллер, — осталось еще вскрытие.
И тут взорвался Нико.
На него эта бумага не произвела такого впечатления, как на меня. Все это время настроение его, похоже, все больше, портилось.
— Как вы смеете обращаться с нами, как с животными! Мы не подопытные кролики! — завопил он, вскакивая и с грохотом отталкивая стул.
Охранник от двери метнулся к Нико. И вот тут в моей голове щелкнул переключатель.
"Пора".
Охранник выкручивал руку Нико. Я прыгнул к нему, от души засветил левой в подбородок — только зубы клацнули. Дальше связочка: два быстрых крюка в корпус и апперкот левой — ё-моё, мне удалось! Пока враг оседал, я выхватил из его кобуры пистолет и передернул затвор, направляя оружие на Мюллера — тот вскочил, отпрыгнул к стене.
— Нико, окно! Решетка! — сказал я негромко и велел Мюллеру:
— Руки на стену, быстро!
Какое руки на стену! Некогда, охранники уже несутся сюда… Мюллер двигался как в замедленной киносъемке, и я, задержав дыхание, плавно потянул спуск. Пистолет в руке дёрнулся, пуля отбросила противника к стене, изо рта плеснул тёмный сгусток. Я подскочил к окну, где уже топтался растерянный Нико. Так. Стекло, решетка. Я осмотрелся.
3