— Я намекаю, я намекаю… Джон, мы ведь с тобой тоже умираем из-за наркотиков. Я — в общем, как Хендрикс. Я кое-что получил: странную и прекрасную жизнь, совсем не такую, какую вел бы, будь я больше похож на тебя. У меня остались тысячи чудесных воспоминаний…
Но ты, Джон, что ты получил? Ты, как тот несчастный солдатик, который помер в казарме, прежде чем что-нибудь почувствовал. Я хочу сказать, это несправедливо по отношению к тебе… Другие думают, будто ты заслуживаешь того, что получил. Но ты этого не заслужил. Я просто хочу сказать, что мне тебя жаль.
Его глаза лихорадочно блестели, как будто он действительно чувствовал сожаление. Через секунду он опустил веки и снова сосредоточился на своей боли. Он корчился на своей койке, временами негромко постанывая. Вообще-то, он был очень приличным соседом — другой бы на его месте кричал и плакал.
Наконец он уснул.
Я оглядел барак, мой взгляд привычно скользил по убогой обстановке. Внутреннние стены сделаны из застывшей пены, грязно-серые и изрытые; крыша — из рифленого железа. В нашем отсеке, восемь на восемь футов, есть две койки, две тумбочки и стул. В центре потолка гудит вентилятор — воздух, который он несет, слегка чище и холоднее, и это позволяет нам в течение какого-то времени выживать и работать. Внешние стены сделаны из стали, дверь — тоже. Над парашей подвешен маленький телевизор. Странно, что нам предоставили это развлечение — уж очень не соответствует образу «лагерей смерти». Надо полагать, это недорогой способ поддерживать наше спокойствие, пока мы умираем.
Единственный канал телевидения показывает только невинные старые фильмы. Я посмотрел кино про освободительную войну на Филиппинах во время Второй Мировой войны. Из-за шума бури звук было не разобрать, но я не стал включать его громче.
Один из партизан в фильме носил черную повязку на правом глазу, и я подумал, что ему должно быть очень неудобно — он не смог бы целиться, как обычно, с правого плеча…
Но затем последовала перестрелка, и я увидел, как он легко ведет огонь с повязкой на левом глазу.
После боя он сердито (судя по выражению лица) разговаривал с полковником. Повязка снова переместилась направо.
В следующей засаде повязка опять закрывала его левый глаз.
Секунду, всего секунду я был совершенно уверен, что это больше, чем просто совпадение или халатность — что в этом есть какой-то особый смысл, который я должен был, но не смог воспринять.
Но смысла не было, разве что он таков: они правильно о нас думают. Наши испорченные умы попадают во власть опасных фантазий. Мы придаем значение тому, чего попросту нет.
Я крепко зажмурился. Медленно текли слезы. Через некоторое время я выключил телевизор и лег.
Мне снилась моя прошлая жизнь. Я не запомнил подробностей, только ощущение ускользающего счастья. Моя жизнь во многом удалась. У меня была красивая и умная жена, она сделала наш дом милым и уютным. Мои две дочери росли не по годам быстро. У меня была важная и ответственная работа, должность главного помошника сенатора Карла.
Стюарт вошел в Комитет Сената по Новым Подходам, мощное оружие Конгресса против растущей наркотической угрозы. Эта проблема предоставляла удачную платформу для амбициозных политиков и Стюарту посчастливилось первым занять очередь.
В тот первый год Стюарт по моему совету ринулся в бой и был замечен. Мы метались между Капитолием и самыми страшными полями битвы, какие только могли найти. Мы отправлялись в «экспедиции по расследованию фактов» под камерами полдюжины самых отчаянных репортеров.
В Тампа мы ворвались в дом торговца крэком и нашли холодильник, забитый трупами. В один прекрасный день пушер задушил свою сожительницу и двоих маленьких сыновей, а потом аккуратно сложил, чтобы они поместились в морозильную камеру. Всем, кто видел сюжет по телевизору в прайм-тайм, самым странным показалось то, что он прятал товар под трупами, как будто там он сохранился бы лучше, чем под морожеными овощами или котлетами. Стюарта сняли отлично — вот его побледневшее красивое лицо склоняется над заледенелым переплетением черно-синих конечностей, выражая смесь недоверия и ужаса. Насколько я мог судить, его чувства были подлинными, но про Стюарта никогда этого не знаешь наверняка.
В Сиэтле мы учавствовали в аресте содержательницы притона, где извращенные богачи могли раскумариться и убить кого-нибудь. Большинством жертв были нелегальные иммигранты-латиноамериканцы, выкупленные у церкви-убежища по соседству. О том, что я видел там, даже вспоминать не хочется.
В Южном Бронксе — братская могила, полная трупов деловых конкурентов одного местного ковбоя.