— Но это невозможно предугадать…
— Прежде было невозможно, но не теперь. Вы молоды, Десмонд, и не знаете тех времен. Промышленная революция принесла с собой торговое право, законы и патенты. Сегодня недостаточно что-то изобрести, надо также получить разрешение на использование этого изобретения. Именно этот принцип лежит в основе моего состояния.
— Но вы не ответили, сэр. Какое открытие вы бы вычеркнули из истории человечества?
— Если выбирать, чего следовало бы лишить людей с наибольшей пользой для них же самих, то здесь невозможно ограничиться чем-то одним. Я думаю, что человеческий род необходимо защитить от самого себя. Я отнял бы у людей право производить себе подобных так легко и так беспорядочно, как они это делают сейчас. Это единственный способ решить главную проблему.
— Главную проблему?
— Их численность. Чем больше людей, тем больше урона они приносят. Это простая, абсолютная, неоспоримая истина. Все мировые беды — лишь следствие этого уравнения, но никто не осмеливается сказать об этом. Каждый час наша цивилизация производит сто восемьдесят две тысячи тонн отходов, съедает тридцать три тысячи голов скота, и все равно остается восемь тысяч восемьсот семей, которые надо накормить. Эта планета не может бесконечно кормить наш прожорливый вид, но никто не откажется от своих низменных привычек, пока не столкнется с силой, много превосходящей его мелкие интересы. Если бы нас было меньше, мы бы разом избавились от этой проблемы.
— Выходит, великие убийцы в истории — не такие уж злодеи?
— Они никогда не убивали ради того, чтобы защитить мир, Десмонд. Они истребляли людей ради собственной славы, чтобы утвердить свое превосходство. Я имею в виду другое.
— Не хотите ли вы сказать, что ратуете за массовое истребление?
— Нет, конечно, нет. Но бороться с естественным отбором — это самоубийственный путь. Я все более убеждаюсь, что не следует мешать матери-природе вести хозяйство так, как она считает нужным.
47
Каждую неделю Скотт вносил пометки в карточки своих пациентов, фиксируя даже самые мелкие изменения. Эти записи помогали ему следить за развитием болезни. Опыт научил его не пренебрегать и теми деталями, которые большинство его коллег-врачей считали бесполезными для диагностики: как больной реагирует на определенную музыку, узнает ли он такие предметы, как игральные карты или семейные безделушки, и что говорит при этом. Кроме того, Скотт отмечал, чтò может заставить пациента рассмеяться. Сопоставляя эти наблюдения, он порой обнаруживал удивительные вещи, вроде того случая, когда больной не узнавал лица своей дочери, но узнавал ее голос, когда она пела. Все средства были хороши для того, чтобы выявить границы воздействия болезни и разработать план атаки. Случай Тайрона Льюиса убедил его, что для решения задачи требуется не узкоспециализированный подход, а всеобъемлющий взгляд на науки о человеческом мозге.
Кинросс добрался до карточки пациента, у которого через несколько дней ожидался коллапс. Чтобы следить за изменениями в его состоянии, Скотт старался как можно больше времени проводить с ним. Больного регулярно осматривали и тестировали. Его близких Скотт тоже предупредил, хотя и не назвал им роковой даты, о которой знал только он один. Доктор лишь сказал, что в болезни наметился кризис, который потребует от них больших душевных сил, и что если состояние больного позволит, он советует забрать его домой для погружения в знакомую среду.
Скотт отложил карточку этого пациента и перешел к следующей. Это оказалась карта Мэгги Твентон. Он положил карточку перед собой. Еще неделю назад Скотт надеялся, что ее коллапс обратим, но сегодня ему уже нечего было записать в ее досье. Сейчас Мэгги находилась в специальном отделении психиатрической больницы Эдинбурга. Кинросс собирался навестить ее, но только лишь для того, чтобы удостовериться, что ей там удобно, ибо никакой контакт с ней отныне не был возможен. Хотя Мэгги и была жива, ее больше не существовало, и с этим ничего нельзя было поделать.
Зазвонил телефон.
— Привет, Скотт, это Дженни! Я пыталась дозвониться тебе домой, но там автоответчик. Ты уже на работе?
— Да; я только в такое время могу спокойно просмотреть карты пациентов. А после начинается беготня. Сейчас особенно.
— Как у тебя дела?
Кинросс и Холд условились ничего не говорить Дженни ни об ограблении ее квартиры, ни о том, что произошло в Гленбилде.
— Рутина. А у тебя? Я отправил тебе сообщение на мобильный сегодня утром.
— Здесь не ловит мобильный. Ты бы видел… Здесь настоящий край мира, засыпанный снегом.
— Как тебе Клиффорд Брестлоу?
— Я объяснила ему нашу позицию, и он ее прекрасно понял. Он выделил для меня время, и дважды в день мы встречаемся, прорабатываем кое-какие пункты нашей заявки на патент. Он очень дотошный, задает кучу вопросов, чтобы не допустить никакого прокола. Настоящий профи.
— Когда ты возвращаешься?
— Наверное, я задержусь здесь чуть дольше, чем мы рассчитывали. Возможно, до конца недели. Клиффорд говорит, что лучше всего оформить патент в соответствии с Договором о патентной кооперации, который поддерживается Всемирной организацией интеллектуальной собственности при ООН. Такие патенты признаются почти во всем мире. Но для этого наша заявка должна быть железобетонной. Права на ошибку у нас нет. Малейшая брешь — и ею непременно воспользуются конкуренты, чтобы урвать свой кусок. Кстати, когда мы с Клиффордом дойдем до вопросов терапии, нам понадобятся твои разъяснения. Хоть ты и делал пометки, вопросы все равно остались.