— Я обещаю никому о вас не говорить, если вы выполните нашу договоренность.
— Насчет патентов?
— Предоставьте исследователям возможность использовать наш индекс, и я дам вам слово, что обо всем забуду.
Брестлоу добродушно улыбнулся.
— Дорогая Дженни, я не сомневаюсь в вашем слове, но в сложившейся ситуации компромисс невозможен. Вы готовы отказаться от того, что я вам предлагаю, чтобы дать шанс людям, которым на все наплевать. Я в который раз вас спрашиваю: стоят ли те, за кого вы так боретесь, этой борьбы? Они растрачивают свое здоровье. Они разрушают мир, истощая его. Это не имело бы значения, если бы их поступки вредили только им самим, но они навязывают всем свое безумие. Я не желаю их терпеть. Не за горами тот день, когда они полностью уничтожат эту планету, а ведь она и моя тоже. Ваши дети имеют право жить на здоровой Земле.
— Замолчите! Если вы надеетесь меня переубедить, то зря теряете время.
— Хотите вы того или нет, но правда такова. Да, картина рисуется печальная, но с фактами не поспоришь. Когда человеческая биомасса не занята самоуничтожением, она уничтожает все вокруг себя. Люди грабят природу, морят голодом тех, кто слабее их, и покорно принимают ту же участь от более сильных. Они хотят всего, но сами не знают, зачем. Золотые украшения, дорогие машины, самолеты… Они копят деньги, но уже не верят в них. А знаете, почему? Потому что у них слишком много всего. Потому что жизнь стала чересчур длинной, чтобы наслаждаться каждым ее мигом. Говорю вам, Дженни, продление жизни — не подарок для них.
— Мне жаль вас. Вы живете в вашей башне из слоновой кости и понятия не имеете, что представляют собой люди. Вы держитесь за свои идеи, потому что по-настоящему не привязаны ни к кому.
— Так и есть, Дженни. Я далек от того, чтобы заботиться о ком-то конкретном, я беру в расчет вид в целом. Вместе мы сможем помочь тем, кто заслуживает помощи.
— Мистер Брестлоу, умоляю вас, позвольте мне забрать бумаги и уехать, и вы больше никогда обо мне не услышите.
— И речи быть не может, Дженни. Вы прославитесь на весь мир как ученый, чьи открытия позволили человечеству справиться с угрожавшим ему бедствием. Но в моих глазах вы будете повинны в том, что подарили жизнь тысячам, миллионам индивидов, и они, как термиты, продолжат точить деревянный дом, в котором я тоже обитаю.
— В те дни, когда мы с вами работали, Клиффорд, я много думала о вас. Вы, несомненно, умны. Но ведь не власть определяет человека, а то, как он ею распоряжается. Вы говорили, что любите меня. Но я ничем не лучше тех, кого вы приговорили к смерти. Если вы так многим готовы поделиться со мной, почему бы вам не сделать то же в отношении них? Они стоят такого дара. Читая книги по истории и изучая статистику, вы не поймете, что такое люди. Только живя рядом с ними, встречаясь с ними глазами, принимая их в свои объятия… Если выжить должны только лучшие представители вида, то как определить, кто заслуживает спасения, а кто — нет?
— Людям ваших способностей не о чем беспокоиться.
— Кто мы такие, чтобы судить? Кто может решать? Вы не Бог, Клиффорд. Вы дьявол.
— Однако вам стоит меня послушать, Дженни. Иногда дьявол бывает прав.
— Кончится тем, что вы окажетесь один против всего мира. Даже если я не выдам ваши секреты, рано или поздно их все равно раскроют. И я уверена, что Скотт уже меня ищет.
— Поверьте, я тоже его ищу. И готов поспорить на все мое состояние, что я доберусь до него первым.
82
Эта дверь чем-то отличалась от других.
Холд направил луч фонаря на пол. На полу лежала пыль, но не так ровно, как в других помещениях бункера. Дэвид опустился на колени, чтобы разглядеть поближе. На полу имелись какие-то следы; тоже, впрочем, покрытые пылью, словно их оставили много лет назад. То обстоятельство, что следы были старыми, обнадеживало.
Холд поднялся и направился к массивной металлической двери. Как и другие двери, она была герметичной, и как и на других, на ней имелся маховик, по периметру которого располагались восемь запорных механизмов. Холд осторожно дотронулся до ржавой обшивки, затем приложил к двери ухо. Ему показалось, что он что-то услышал, как будто голос, но из-за толщины металла полной уверенности у него не было. Он знаком велел Фоксу приблизиться.
— Взгляни, — тихо сказал ему Холд. — Они навесили фиксатор на маховик. Ключ с той стороны…
— Но сам маховик — с нашей. Если мы собъем стопор, то сможем открыть дверь. Почему бы не попробовать…
Фокс и Томас вернулись назад в технические помещения и подобрали там несколько металлических прутьев. Из них Бен соорудил рычаг и приладил его к запорному колесу. Тем временем Холд разгрузил свой рюкзак, оставив в нем только взрывчатку и патроны.
— Какой у вас план? — спросил Кинросс, глядя, как Дэвид прикручивает глушитель к стволу своего револьвера.
— Открываем. Смотрим. Действуем по обстановке.
— Уверен, это сработает.
Холд пристально поглядел на Кинросса.
— Скотт, вы дéржитесь позади, и если я отдам приказ, вы бежите отсюда быстро, как только можете. Это понятно?
— Знаете, я просто потрясен.
— Чем?
— Вы впервые назвали меня по имени.
— Доктор, я не шучу.
— Ну вот, опять «доктор». Печально! Я тоже не шучу. Неужели вы думаете, что я пришел сюда, чтобы удрать, как только вы мне прикажете?