В ту ночь у него на левой кисти красовалось: «Бытие и», а на правой: «ничто».
Я тоже написала на руках цитаты, которые мне запомнились. На левой: «Живи», а на правой: «настоящим».
– Хотите узнать, о чем я думаю? – спросил Гат.
– Да, – ответила я.
– Нет, – сказал Джонни.
– Я думаю, как можно называть вашего дедушку хозяином острова? Не юридически, а взаправду.
– Пожалуйста, только не начинай снова о трудностях жизни пилигримов, – простонал Джонни.
– Нет. Я спрашиваю, как мы можем говорить, что земля принадлежит кому-то? – Гат обвел рукой пляж, океан, небо.
Миррен пожала плечами:
– Люди всегда торговали землей.
– Может, лучше поговорим о сексе или об убийствах? – спросил мой кузен.
Гат не слушал его.
– А может, земля вообще не должна принадлежать людям. Или права собственности должны быть ограничены. – Он наклонился вперед. – Когда я ездил зимой волонтером в Индию, мы строили там туалеты. Потому что в этой конкретной деревне их просто не было.
– Да все в курсе, что ты ездил в Индию, – перебил Джонни. – Уже все уши прожужжал.
Это я и люблю в Гате: он такой энтузиаст, ему так искренне интересен мир, что он не может представить, как это другим могут наскучить его рассуждения. Даже когда ему говорят об этом в лоб. Но ему не нравится и с легкостью уступать. Он хочет заставить нас задуматься о серьезном – даже когда нам неохота.
Гат ткнул палкой в угли.
– Я просто к тому, что это важная тема. Не у всех есть собственные острова. Некоторые люди здесь работают. Другие трудятся на заводах. Есть и безработные. А кто-то голодает.
– Замолчи, надоело! – воскликнула Миррен.
– Заткнись наконец! – сказал Джонни.
– Здесь, на Бичвуде, мы смотрим на человечество сквозь розовые очки, – проговорил Гат. – Но не думаю, что вы это осознаете.
– Заткнись, – вставила я. – Тогда я дам тебе еще шоколадку.
И Гат замолчал. С перекошенным лицом. Он резко встал и со всей силы запустил камнем. Затем он стянул толстовку, сбросил кроссовки и зашел в море в джинсах.
Разозлился.
Я любовалась игрой его мышц в лунном свете, и вот он нырнул, взметнув фонтан брызг. Гат плыл, а я думала: не поплыву сейчас за ним, и Ракель победит! Не последую за ним, он уйдет навсегда. От «Лжецов», с острова, от нашей семьи, от меня.
Я скинула свитер и зашла вслед за Гатом в море прямо в платье. Бросилась в воду и подплыла к месту, где он лежал на спине. Его волосы были откинуты с лица, открывая тонкий шрам, рассекающий одну бровь.
Я потянулась за его рукой.
– Гат.
Он вздрогнул и встал по пояс в воде.
– Прости, – прошептала я.
– Я ни разу не затыкал тебя, Кади, – сказал он. – Никогда.
– Знаю.
Парень ничего не ответил.
– Пожалуйста, не затыкайся, – сказала я.
И вдруг заметила, как он пожирает глазами мое тело в мокром платье.
– Я слишком много говорю. И всему придаю социально-политический характер.
– Мне нравится, когда ты рассуждаешь, – сказала я, и это была правда: когда я переставала вникать, мне ужасно нравилось.
– Просто все вызывает у меня… – Он сделал паузу. – Наш мир – дрянное место, вот так.
– Да.
– Может, мне стоит… – Гат взял меня за руки и повернул их ладонями вниз, чтобы прочитать слова на тыльной стороне, – …«жить настоящим» и не заниматься постоянной агитацией.
Мои руки лежали в его холодных мокрых ладонях.
Я задрожала. Раньше мы без конца держались за руки, но Гат не касался меня все лето.
– Хорошо, что ты так смотришь на мир, – сказала я ему.
Он отпустил меня и снова лег на воду.
– Джонни хочет, чтобы я умолк. И тебе с Миррен я надоел.
Я смотрела на его профиль. Моего Гата из детства больше не было. От этого юноши веяло страстью и жаждой деятельности, интеллектом и крепким кофе. Все это читалось в зрачках его карих глаз, в его гладкой коже, в чуть пухлой нижней губе. Он весь кипел энергией.
– Сейчас я открою тебе один секрет, – прошептала я.
– Какой?
Я потянулась и снова коснулась его руки. Он не отнял ее.
– Когда мы говорим «заткнись, Гат», мы вовсе не это имеем в виду.
– Нет?
– Мы хотим сказать, что любим тебя. Ты напоминаешь нам о том, что мы эгоистичные свиньи. А ты от нас отличаешься.
Гат опустил глаза. Улыбнулся.
– Может, это ты хочешь сказать, Кади?
– Да, – согласилась я. Мои пальцы бесстыдно скользили по его вытянутой в воде руке.