Вдруг кто-то дернул дядю Васю за ногу. Он резко обернулся. Подполз Юм. Прижавшись лицом к уху командира, прошептал:
— Блиндаж рядом, носом нюхаю — овечку варят. Дым идет, ветер несет…
Да, где-то дымила печка — дядя Вася тоже уловил горьковатый запах дымка. Подполз Панас.
— Блиндаж. Должно быть, офицерский, — шепнул ему дядя Вася. — Попробуем?
Панас кивнул:
— Добре.
И они поползли на дымок, один за другим, след в след.
На блиндаж наткнулись неожиданно: прямо из снега, из черного углубления, в лицо дяди Васи пахнуло жаром и гарью. Он напугался, даже дернул головой от неожиданности и тут же услышал голоса, смех, доносящийся через трубу. Подозвал Панаса.
— Останешься здесь. В случае чего, гранаты в трубу.
— Слухаюсь.
Дядя Вася и Юм поползли вперед. У входа в блиндаж стоял часовой. Он прыгал, хлопал руками, бил ногой об ногу. «Что, замерз, гад? — подумал дядя Вася, присматриваясь к темной враждебной фигуре. — Ну, ничего, мы тебя сейчас согреем…»
У Юма аркан — тонкий, жесткий, сплетенный из конского волоса. Юм действует им мастерски — природный коневод. Брошенный сильной и меткой рукой, аркан с тонким свистом рассечет воздух и намертво захлестнет горло, врагу… Но аркан сегодня не потребуется: ветер может помешать, а рисковать нельзя. И об этом он дал понять Юму…
Дальше все произошло мгновенно. Дядя Вася прыгнул на темную фигуру часового, за ним — Юм. Немец захрипел, силясь сбросить с себя непонятное, свалившееся сверху, но… сверкнули перед глазами зеленые круговые молнии, и все для него померкло.
Однако на этот раз им не повезло. Дядя Вася так и сказал: не повезло. Немца с кляпом во рту выбросили уже из траншеи, выбрался и Юм, когда из блиндажа — то ли по нужде, то ли проверить часового — вышел офицер. Он увидел разведчиков, сразу все понял и заорал таким громким голосом, что дядя Вася даже удивился. И тут же прозвучал выстрел из пистолета.
— Юм, вперед! Панас, действуй! — крикнул дядя Вася и, шагнув к офицеру, ткнул его прикладом автомата в лицо. А из блиндажа уже доносились всполошенные крики немцев.
Офицер был тяжел, но дядя Вася не почувствовал этого, когда взбросил его на бруствер траншеи. Через мгновение он уже был наверху, а сзади грохнул глухой взрыв — это действовал Панас.
И началось! Всполохами заметались над всем передним краем немцев осветительные ракеты, затрещали, захлебываясь, автоматы и пулеметы, злобно завыли мины. Дядя Вася взвалил офицера на плечо и побежал, задыхаясь и спотыкаясь, в сторону своих. Свалился в глубокую воронку, отер мокрое лицо, прислушался: не преследуют ли? Немец хрипел, в горле у него булькало. «Кровь», — догадался дядя Вася и повернул офицера лицом вниз: пусть стечет немного, как бы не захлебнулся. Потом опять взвалил тяжелую тушу фашиста на себя, с трудом выбрался из воронки. И не успел сделать двух шагов, как что-то тупое и горячее полоснуло по ногам. Он, кажется, еще попытался идти, но ноги подогнулись, и он рухнул на землю, придавленный тяжестью немца.
От боли он потерял сознание, а когда очнулся, вокруг было тихо, только иногда над передним краем немцев косо взлетали ракеты и сквозь вихри снега проливали на землю свой мертвенный свет…
Дядя Вася замолчал, закрыл глаза. Мне хотелось знать, чем закончился тот неудачный для разведчиков поиск, но спросить не решался. И все-таки спросил:
— А дальше?
— Дальше? — Дядя Вася зачем-то потер ладонью щеку, вздохнул. — Ничего особенного: полз, тащил фрица, дрался с ним, когда он очухался. Хотел сбежать, сукин сын, бросился на меня. Ну я его быстро успокоил — подрыгался немного и затих… Что еще?.. Приполз к своим, сдал фашиста, меня — в санбат, а потом в тыловой госпиталь отправили. Вот так и отвоевался…
— А Юм с Панасом вернулись?
— Вернулись… И сейчас где-то по немецким тылам лазают.
— Дядя Вася, а вам было страшно, когда в разведку ходили?
Дядя Вася задумался. Чуть заметно усмехнувшись краешком рта, ответил:
— Не знаю, что и сказать… Первый раз было страшно — каждой кочки боялся, второй раз тоже страшновато, а уж потом… потом и не думаешь об этом, словно простую работу исполняешь. Война — ведь это работа, Василек… Жуткая работа, не дай бог познать тебе ее… — И вдруг жестко, с какой-то отчаянной решимостью добавил, похлопывая ладонями по обрубкам своих ног: — Вот она, война, Вася, — смотри и любуйся!.. И запоминай!
Подавленный его неожиданной вспышкой, я отвернулся и почему-то покраснел. Дядя Вася тихо и глухо попросил:
— Прости, нервы разболтались, никак не возьму себя в руки… — И еще тише: — А уж коли и тебе придется столкнуться с ней, то будь мужчиной, помни о своем мужском достоинстве. Я вот не раз задумывался там над жизнью Чапаева… Странно?