Вернувшись к своему периметру, я позаимствовал у кого-то пистолет 45-го калибра. К тому времени и нашей группе появились потери. До сих пор обстрел нас сковывал, но, похоже, не был направлен непосредственно на нас. Однако после того как я вернулся, нас обнаружили. И стали обстреливать из автоматического оружия, из винтовок, лёгких миномётов и гранатомётов; прямо над нашей позицией раздавались воздушные взрывы. Не помню, где в тот момент находились наши миномётные стволы. Приказ капитана Фесмира, переданный лейтенантом Доном Корнеттом, предписывал выдвигаться стрелковой цепью и ничего не упоминал об установке стволов. Возможно, мы где-то оставили их, когда отправлялись в этот скоротечный манёвр.
Теперь наши потери возросли; как могли, мы вели ответный огонь, но видимых целей в действи-тельности не было. Я старался направить парней обстреливать деревья вокруг нас. Мой взвод по-прежнему находился в периметре, все на одном участке, хоть и рассредоточены, но всё же вместе. Становилось совершенно очевидно, что мы окружены и в ловушке, ибо теперь нас обстреливали уже со всех сторон, со всех направлений. Два парня вызвались прорваться и привести помощь. Не знаю, что с ними сталось.
Тогда меня ранило в первый раз. Пуля попала в правое колено. В тот день в меня попадали ещё два или три раза, в том числе осколками от воздушных взрывов. Один раз винтовочная пуля ударила в стальную каску, прямо в лоб. Она пробила её, но была остановлена. Я почувствовал, как кровь течёт по глубокой морщине на лбу. Будь я проклят, если понимаю, как случилось следующее ранение. С того момента, как меня ранили в колено, я спиной лежал на земле. Но где-то там мне подстрелили ягодицы. Не оказалось ни санитара, никого, кто бы мог перевязать меня. Я лежал и истекал кровью. То же касается и всех остальных.
Никто не шевелился, не отползал. Рядом с нашим взводом находилось ещё несколько американцев, в лучшем укрытии. Вполне возможно, что нам доставалось от дружественного огня, но не было сомнений в том, что мы получаем огонь противника. Рацию настроили на частоту батальона. Я помню, как слышал переговоры, которые обычно не слышны по ротной сети: то сообщались направления для поддержки с воздуха, то лётчики запрашивали, куда сбрасывать напалм. Один раз я вмешался, чтобы сказать, что их напалм немного горяч, падает слишком близко от того места, где, как я думал, находятся наши войска. Не так близко ко мне, но я видел, куда он упал. Я хотел, чтобы там знали, что, быть может, скидывают его на своих. Мне приказали покинуть частоту: не хотели, чтобы чересчур много народу загружало эфир.
В любом случае, у меня имелась рабочая рация и хорошая частота, и я не собирался отказываться ни от одной из них. После того, как меня ранили, другие каналы просто вылетели из моей головы, и я боялся, что начну метаться по частотам из страха потерять связь. В конечном итоге, думаю, каналы батальонной сети поменяли. Я помню, что перестал слышать всю эту болтовню; позднее у меня появилась радиосвязь с другими людьми.
К тому времени почти все рядом со мной тоже получили ранения. Помню, как парни, засевшие в глубоком укрытии, кричали мне: "Лейтенант, уносите оттуда задницу". Я кричал в ответ, что двигаться мне трудно, что серьёзно ранен. Они кричали, что помогут мне ползти, а я им говорил, что ни за что не брошу рацию. Тогда случилось удивительное. В нашей роте был молоденький рядовой, которого постоянно шпыняли: дескать, лодырь, растяпа. Вечно в неприятностях. Посреди той перестрелки он поднялся, подошёл ко мне и сказал: "Я возьму рацию и помогу вам выбраться отсюда, лейтенант". Стараясь вытащить из-под меня рацию, он склонился надо мной, и тут пуля ударила ему прямо в сердце; он упал замертво. Недели спустя, уже в госпитале, я пытался выхлопотать ему посмертную медаль, но так и не получил ответа. А теперь не могу даже вспомнить его имя.
Когда стемнело, я по-прежнему оставался на той позиции. Я старался поддерживать связь хоть с кем-нибудь в бригаде, кто бы ни откликался. В бою наступило затишье, и вдруг я вышел на артиллерийское хозяйство. Северные вьетнамцы обходили район, мы видели их передвижения. Чаще группами, по двадцать, а то и больше человек, они окружали периметр в зоне высадки. До периметра было около ста пятидесяти ярдов, и противник находился как раз между ним и нами.