Тот из нас, кто командовал американскими солдатами с первых дней, уже испытал кризис доверия приверженности политического руководства борьбе, когда президент Джонсон отказался продлить срок службы контрактникам и отправил нас на войну, к сожалению, недоукомплектованными и лишёнными многих наших наиболее подготовленных людей. Теперь, после Йа-Дранга, американская политическая решимость вновь подверглась испытанию и вновь оказалась недостаточной.
Мы точно знали, что три полка Северного Вьетнама, с которыми мы столкнулись на Йа-Дранге, отошли в Камбоджу. Мы хотели преследовать их по горячим следам, на земле и в воздухе, но по правилам ведения боя этого сделать не могли. Вашингтон только что ответил на один очень важный вопрос, который волновал руководство Ханоя.
Говорит генерал Киннард: "Меня как офицера всегда учили, что в ситуации преследования ты преследуешь до тех пор, пока либо не уничтожишь врага, либо он не сдастся. Я рассматривал Йа-Дранг как определённую ситуацию для преследования и хотел продолжить погоню. Не следовать за ними в Камбоджу нарушало все принципы ведения войны. В этом меня поддерживали как военные, так и гражданские руководители в Сайгоне. Но там, в Белом доме, приняли решение и не позволили нам преследовать их в Камбодже. Северным вьетнамцам стало совершенно ясно, что, таким образом, у них образовалось убежище, откуда они могут приходить, когда изготовятся воевать, и куда могут уходить, когда будут готовы прекратить".
Генерал Киннард добавляет: "Когда генерал Зиап говорит, что научился воевать с американцами и нашими вертолётами на Йа-Дранге, — это чушь собачья! Он узнал лишь, что нам не позволили преследовать его через мифическую границу, прочерченную по грязи. С этого самого момента он только скалился. Ведь он может втянуть нас в бой, когда захочет и где захочет, и где же это место? Всегда в пределах нескольких миль от границы, там, где его пути снабжения самые короткие, где преимущество остаётся за его силами, где он тщательно исследовал местность и знает её лучше, чем мы".
Уилл Банди работал тогда помощником госсекретаря. По поводу того периода и того решения он говорит: "Я полагаю, что с чисто военной точки зрения проникновение в Камбоджу стало бы только плюсом. Но на карту было поставлено нечто гораздо большее. Мы пытались сохранить фасад камбоджийского нейтралитета. Линдон Джонсон испытывал дружеские чувства к принцу Сиануку; Ричард Никсон такого уже не испытывал. Но мне кажется, что если б мы начали вести эту игру, противная сторона просто заявила бы: хорошо, давайте сражаться на более широком поле. Если мои первоначальные выводы не ошибочны, то секретная бомбардировка Камбоджи Никсоном сделала именно это. Мы начали бомбить по десятимильной полосе за камбоджийской границей, а северные вьетнамцы стали действовать на двенадцати милях в глубину. Когда год спустя мы проникли по суше внутрь, нам пришлось углубиться уже на двадцать миль. Тем самым войну как бы протолкнули в Камбоджу: другая сторона уходила всё глубже, до тех пор, когда ты уже вторгался и занимал всю восточную Камбоджу, а это очень большой кусок территории".
Для меня следующий намёк на то, что есть нечто ужасно неправильное в том, как мы ведём войну, был сделан в начале 1966-го года, когда я повёл 3-ю бригаду, включая батальоны, бившиеся на "Экс-Рэй" и "Олбани", в другую мясорубку: на сей раз на густонаселённой равнине Бонгшон на побережье Центрального Вьетнама.
Бонгшон, плотно заселённый рисоводческий регион, в течение многих лет находился под контролем Вьетконга. Теперь сюда перебрались регулярные войска Северного Вьетнама. Насколько я понимал, наша задача состояла в том, чтобы очистить от вооружённого врага регион и в долгосрочной перспективе передать его южновьетнамской армии и гражданским властям для обеспечения безопасности и управления.
Наши первые проблемы возникли с началом оперирования в районе, населённом столь густо. Та устрашающая огневая мощь — артиллерия, авиаудары и АРА, — которая спасала наши жизни в безлюдной долине Йа-Дранга, несмотря на все наши усилия, стала оказывать пагубное воздействие на жизни невинных мирных жителей, убивая их и калеча, разрушая деревни и уничтожая домашний скот.
Во время нашего воздушного нападения на Бонгшон 28-го января 1966-го года я шёл в первом рейсе и высадился в лесополосе. Среди деревьев стоял небольшой крытый соломой дом, внутри жалась крестьянская семья, до безумия напуганная огнём обрушившейся на них артиллерийской подготовки. Милую шестилетнюю девочку заливала кровь от осколочного ранения. Она была того же возраста, что и моя дочь Сесиль дома. Я вызвал санитаров, но ушёл оттуда удручённым. Никто из нас не шёл в армию, чтобы причинять боль детям и пугать мирные фермерские семьи.