Литературном институте имени Максима Горького работал
поэтический семинар, объединявший студентов одаренных и
самобытных, истово рвавшихся к поэтическому творчеству.
Будущее показало, сто многие из них действительно стали
поэтами. В семинаре господствовала атмосфера горячая и
чистая — уважение друг к другу, хозяйская забота о судьбах
нашей поэзии.
45 Стихотворение «Зов жизни» было опубликовано В.А. Ружиной.
См. стр. 109 – Л.Л.)
65
Сейчас я плохо помню, как выглядел внешне, в какой
пиджак был одет студент-историк Николай Майоров, читавший
свои стихи глуховатым, низким голосом. Был он, кажется, выше
среднего роста, с лицом серьезным и сосредоточенным, был
немногословен и чуть неуклюж. В стихах его звучала
воспитанная самой жизнью, а не вычитанная в книгах, любовь к
истории родной земли.
Николаю Майорову не приходилось искать себя и свою
тему. Его поэтический мир с самого начала был очерчен, и в
самоограничении он чувствовал свою силу. Его лирика,
повествующая об искренней мужской любви, органична в этом
поэтическом мире.
Осенью 1941 года, как и многие его сверстники-студенты,
Николай Майоров пошел добровольцем в армию и пал смертью
храбрых.
… И вот сейчас, через двадцать лет, передо мною лежат
стихи Николая Майорова, написанные еще в студенческие годы.
В них легко узнать автора, круг его излюбленных образов, с тою
только разницей, поистине огромной разницей, что история для
Майорова перестала быть рассказом о прошлом. Она
превратилась в его собственную военную судьбу, сделалась
историей, творимой рядом с ним такими же, как он, а отчасти и
им самим. Он увидел как бы со стороны самого себя и
поколение, к которому принадлежал, увидел исторически. В
этом интерес и своеобразие этих надежно построенных,
оправданных военным подвигом строк и строф.
Стихи Николая Майорова уже не постареют, точно так же,
как не постареет их автор, погибший в молодости и навсегда
оставшийся молодым.
Письмо родителям Николая Майорова
Через много лет после войны в дом на 1-й Авиационной
улице в Иваново пришло письмо от Павла Григорьевича
Антокольского. Он писал отцу Николая:
66
«Глубокоуважаемый Петр Максимович! Спасибо Вам,
дорогой, за отклик на статью о Вашем замечательном сыне. Я
горжусь тем, что немного способствовал сохранению памяти о
нем, и глубоко надеюсь, что этим дело не кончится: мы, его
друзья, старшие и младшие, будем еще собирать оставшиеся от
него стихи и обязательно добьемся, чтобы их напечатали.
В тот же день… пришло еще одно (письмо) — от
гражданки Ирины Пташниковой, которая хорошо знала
Николая; она прислала одно его прекрасное стихотворение…
Низко кланяюсь Вам и матери Николая, Вашей жене.
Ваш Павел Антокольский».
Сергей Наровчатов
Улица Николая Майорова
Моим спутником в поездке был Виктор Болховитинов. Он
знал Майорова ближе и дольше, я помнил его отрывочнее,
избирательнее и, применяя термин живописи, «мазками».
Запомнился мне Николай высоким, угловатым, прямым… «Да
вовсе он не был высоким, — поправил меня Болховитинов,
сухощавый и угловатый, а росту среднего. — И добавил,
помолчав: — Это он в стихах стал высоким».
Так, конечно, это и было. Майоров сам предугадал
аберрацию позднего зрения:
Мы были высоки, русоволосы.
Вы в книгах прочитаете, как миф,
О людях, что ушли не долюбив,
Не докурив последней папиросы.
Но во всяком мифе есть зерно исторической истины, и
совсем не случайно в моей памяти — да и не только моей! —
Николай Майоров остался «высоким». Ведь они и впрямь были
высоки, друзья нашей юности, сложившие свои упрямые
мальчишеские головы на полях большой войны. Высокие
своими помыслами и стремлениями, поступками и подвигами. И
67
эта духовная высота преобразовалась нашей памятью в
физическую. <…>
В стихах Майорова «я» и «мы» взаимозаменяемы.
Щедрость своего взгляда, сердца, души он легко передавал
рядом идущим и так же легко брал у них близкие ему чувства и
мысли. Ощущение единства судьбы своего поколения развито
было в нем в высшей степени.
Мысль о возможной необходимости своей смерти,
объединенная с чувством бессмертия дела, во имя которого
будет принята смерть, ничего общего не имела с