что этот мир неизмеримо мал. <…>
А дальше – путь сплошным туманом застлан.
Запомнил только: плыли облака
и пахло деревянным маслом
от желтого, как лето, косяка...
(1938. «Отцам»)
В его стихах нередки приметы родового плотницкого
ремесла: «Ходят, стонут половицы… Вагон дрожал, как старая
изба...». Даже свой стол в студенческом общежитии в Москве он
воспринимает «по-плотницки»: «Пусть не широк он. В пятнах.
Пусть. / Но он стоит с таким упорством, / что забываешь сон и
грусть / в уюте мизерном и черством...».
175
За «фурмановской» партой
В 1929 году семья Майоровых переехала в Иваново.
Николай стал учиться в 3-м классе школы № 33, одной из
лучших в городе. Место за партой ее знаменитого выпускника
Дмитрия Фурманова, автора романа «Чапаев», служило
поощрением лучшим ученикам. С 5-го по 10-й класс его
занимали Майоров и сдружившийся с ним Костя Титов –
будущий актер, заслуженный артист Латвийской ССР.
Из воспоминаний Владилена Гутмана, который подростком
жил на одной улице с Майоровым: «До войны эта улица
называлась 1-й Авиационной, теперь она носит имя Николая
Майорова. <...> В доме Майоровых я бывал часто... Ребятня
кишмя кишела во дворе или грелась на солнышке под тремя
окнами их обитого тесом и свежеокрашенного дома. Старших,
Ивана и Алексея, я знал мало, Николая видел чаще, а особенно
был дружен с Александром и Виктором. <...> Помню его
(Николая) всегда шутливым, по-особому собранным. Был он
русоволос, выше среднего роста. <...> Запомнился его приезд
домой на каникулы летом 1940 года. Я пришел тогда к братьям.
Петр Максимович с Николаем сооружали для мальчишек нечто
вроде самоката. <...> Потом мы с ребятами играли в футбол.
Судил Николай. Хотя ему было уже девятнадцать, но он не
чурался нас, 14-летних...»
В школе работали драматический кружок, литобъединение,
которым руководила учитель истории и литературы Вера
Михайловна Медведева. Она первой подметила одаренность
Майорова. Это ее в середине 30-х ученик Коля Майоров
попросил высказать мнение о своих первых стихах.
11 марта 1961-го Вера Михайловна пришла на встречу
памяти поэта. Старенькая учительница достала из сумочки
несколько бережно хранимых тетрадей с его стихами и передала
составителям сборника.
«Помню его с пятого класса, — рассказывала Вера
Михайловна. — Светловолосый, голубоглазый, немного
неуклюжий мальчик привлекал своим открытым видом и
любознательностью. Другой характерной его чертой была
скромность, даже, пожалуй, застенчивость. Учился Коля
176
хорошо. <...> Интересовался одинаково всеми предметами: был
силен в математических дисциплинах, очень сообразителен. Два
года я была руководителем класса <...> имела возможность
наблюдать за ним больше, чем просто преподаватель. <...> Он
много и жадно читал, а мои рассказы на уроках о русских
писателях слушал обычно как завороженный. <...> Прочитав
ночью книгу, он обязательно с восторгом рассказывал о ней
товарищам. Очень любил Николай писать сочинения. Писал
обычно много и очень ярко, своеобразно. <...> Как только
началась война, здание нашей школы № 33 (тогда она
размещалась на Негорелой улице – ныне Советской) <...> заняли
под госпиталь. В спешке и суматохе тогда и были безвозвратно
потеряны школьные архивы...»
Не сохранились, естественно, сочинения и первые стихи
Майорова. С этого начались утраты в его творчестве. Ведь пока
всѐ, что известно, было создано им в школьные годы и в
студенчестве.
«Он и тогда был уже поэт!..»
Николай был одним из самых активных членов литкружка.
Собирались после уроков в одном из классов.
Электроосвещение сменяли свечи.
Владимир Жуков передал атмосферу тех вечеров: «…В
полумраке, затихает наш школьный зал <...> Никто <...> не
хотел выходить к рампе первым. И вечер приходилось
открывать Коле Майорову. Застенчивый, по-хорошему
степенный, становился он в дверном проеме <...> и, опустив
глаза, глуховатым голосом называл стихотворение. А потом
второе и третье! <...> Уже в ту пору стихи Николая Майорова
были не похожи на всѐ то, что читалось <...> публиковалось.
<...> Ни в разговорах, ни тем более в стихах – и своих и чужих –
он не переносил общих слов. Строки его были всегда
философичны при всей их материальности и вещности.
Природный ум, дружба с книгой заметно выделяли его среди
сверстников. На учебные дела, которые, кстати сказать, шли