Фред протянул ее Марии.
— Это она? — Финч была удивлена, не решаясь взять зелье в руки.
— Именно, — бодро отозвался Джордж. Он очень гордился своим изобретением, взирая на покупательницу сверху вниз.
— Почему такая маленькая? Это даже не четверть стакана! — возмутилась она, оттолкнув протянутую ладонь близнеца. — Вы что, надурить меня решили?
— Лиса, мы похоже на обманщиков? — театрально ужаснулся один из Уизли.
— Мне не до ваших шуток, — грубо буркнула девушка, наблюдая за тем, как начинают собираться ученики в коридорах. — И я просила тебя не называть меня так.
Она уперто стояла на месте, сузив глаза.
Терпеть не могла, когда ей врали. Пусть только эти нищие попробуют ее обхитрить — им не жить.
— А я буду, уж извини, — засмеялся Фред.
— И я, Лиса, — добавил Джордж. — А насчет зелья… Ты что, хочешь отравить парня? Его нельзя принимать в больших количествах. На один раз — более, чем достаточно, — и он вновь показал девушке маленькую бутылочку.
Финч, поддавшись вперед, внимательно глянула на предоставленный предмет.
— Хм… Как знаете, — отстраненно согласилась Мария и приняла напиток. Бросив его в карманчик на груди, она продолжила: — Но, если не дай Мерлину, вы обманули меня…
— И думать не надо! — перебил ее Фред. — Все в за правду.
— Ладно. Ваши деньги, — девушка бросила мешочек прямо в руки рыжему и заторопилась скрыться из коридора, чтобы остаться незамеченной.
Ученики, проходящие мимо, иногда бросали заинтересованные взгляды на троицу.
— Спасибо за покупку, Лиса! — крикнул ей в спину Джордж, смотря, как брат пересчитывает монеты.
— Обращайся, — вместе со звонком ответила Мария, мешаясь в толпе.
***
Гермиона перебирала стопки бумаг, лежащие на столе, раз за разом, пока эти движения не стали автоматическими. Она старалась сосредоточиться лишь на дежурстве, пытаясь не заплакать. Утренняя ссора с Гарри и Роном сильно ударила по девушке, какой бы стойкой она не была.
Было так больно и противно, что хотелось просто зарыдать, уткнувшись красным носом в подушку.
Неужели они не понимают, что Малфой это нечто большое, чем “хорошая девочка запала на плохого мальчика”?
“Он ведь… Мерзкий трусливый ублюдок, которого ты столько лет ненавидела”, — зашептало сознание.
Конечно, она могла понять поведение своих друзей. Общение… связь с Драко для них нечто, сродни предательству. И да, Грейнджер не могла отрицать того, что она вела бы себя точно так же, если бы кто-то из них встречался с Пэнси.
Фу, даже одна картинка в воображении вызывает приступ тошноты.
Но что она можно сделать? Разлюбить его? Открыть глаза на то, какой слизеринец подонок?
Так она и без них об этом знает, но от этого любит Драко не меньше.
Черт его подери…
Угораздило же связаться с таким, как он. Такое впечатление, будто бы на нее западают лишь те, кто любит причинять боль. Что Ленни, что Драко… обоим нравилось унижать и властвовать, оба обращались с ней, как с мусором.
Девушка была словно бутылка, которую туда-сюда швыряет морской прибой. Притянет к себе, завлечет на глубину, и вновь резко выкинет на берег, сильно ударив об острые камни.
Гриффиндорка прикрыла глаза, стараясь представить перед собой море. Она видела его очень давно, когда, будучи маленькой веснушчатой девочкой, проводила время у тети. Она отчетливо помнила запах соли и водорослей, свежий бриз, ласкающий лицо, и невероятное ощущение свободы…
Ее прервало легкое покашливание и чей-то недовольный вздох.
Вот он, стоит с таким видом, будто бы прождал целые сутки, сидя на неудобной кушетке. Глаза потемнели, лицо холодное и бледное, как никогда.
Все вернулось на свои места: нежность к Гермионе парень проявлял лишь тогда, когда был, как говорится, “в стельку”.
— Ты пришел? — голос глухой и сиплый. Отводит взгляд.
Отводит, чтобы не увидеть презрение и ледяную ярость.
Кожа, словно бы стала прозрачной, и никакая мантия не защитит от холода, который волнами исходит от Малфоя. И на секунду ей стало страшно, безумно, неистово страшно.
Вдруг он решился? Вдруг волосок, на котором держалась ее жизнь, оборвался? Неужели это — конец?
Конечно же, глупо, ужасно глупо. Драко ведь не станет убивать девушку прямо посреди школы, он же Пожиратель смерти, а не самоубийца.
Это умозаключение немного успокоило Гермиону, но ничто в данный момент не могло утихомирить звук бешено бьющегося сердца — каждый удар, словно выстрел.
Оглушающий, будоражащий, громкий.
Сглотнула, сжимая край стола с такой силой, что старое дерево стало поскрипывать и трещать.
Почему он молчит? Почему ведет себя так, будто бы готов придушить?
Что-то бежало по венам вместе с кровью — грязной, магловской кровью. Что-то, по ощущениям похожее на кислоту, разъедающее кости, превращающее их в горстку белой пыли; яд, приносящий адскую боль и головокружение.
— Ты опоздал.
Снова тишина. Ни единого звука, кроме скрежета мебели, и ее тяжелого дыхания. Только едкий запах страха и ничего больше.
Не мигает, смотрит, всё так же внимательно, не отрываясь.
Хочется убить. Господи, как же ему хочется ее убить. Прижать к стенке и сжать тонкую шею, наорать, выплеснуть то, что испепеляло слизеринца изнутри.
Ревность, тупая ревность, от которой враз заканчивался весь кислород. Его, блин, просто не было. Лишь она и ничего больше.
— Да, и что? Пришел же.
И холодок пробежался по телу, словно бы снег, падающий за окном, пробрался в кабинет зельеварения и теперь оседал на ее волосы, на помятую одежду.
Драко же казалось, что яркое солнце далекой пустыни сейчас висело над Хогвартсом, что его лучи до невозможности нагрели каменные стены, а теперь поджаривали всех обитателей школы.
— Все хотел спросить, как протекают веселые деньки с Уизли?
Неуместно.
Как же это было, блядь, неуместно.
Просто охренеть, какой идиотский вопрос. Но, как только Малфой ступил на порог этой комнаты, в тот же миг слова были готовы сорваться с языка.
Гриффиндорка застыла, буквально. Как чертова римская статуя. Глаза походили на два огромных блюдца, а рот приоткрылся в немом удивлении.
Что он, блин, мелет? Причем тут вообще Рон?
— Заткнись и помоги мне с бумагами.
Хотела не выказывать страха, безуспешно. Все эмоции, как на ладони, все без остатка. Ему не составит труда прочесть ее всю, словно излюбленную книгу.
И нет, Драко не волнует, что он претендует на что-то личное, его не мучает совесть. В открытую изучает ее, залазит в самые скрытые частички сознания.
Это неправильно.
Неправильно для других, но не для него. Ему позволено все, если Малфой может что-то взять, то берет это без остатка. А последствия… О них он будет думать потом.
Смех, каркающий, разразился по комнате, врезавшись в хрупкое сознание девушки. Смех, вызывающий озноб, заставляющий сжаться в тугой комок.
Дура, какая же она дура.
Наивная идиотка.
Неужели думала, что сможет увернуться от вопроса, неужели считала, что способна указывать слизеринцу, что делать, что способна тяфкать в ответ?
Она же просто Грейнджер, маленькая заносчивая грязнокровка.
Никто.
Никто по сравнению с ним — Малфоем.
— Ты что, оглохла? Или мой вопрос прозвучал непонятно? — с улыбкой, кривой, злобной. С этой ненавистью в глазах.
Ответь, Грейнджер.
Ответь, блин, или я убью тебя вместе с твоим рыжим бомжом.
Все тело будто окаменело, будто оно больше не принадлежало парню, словно он остался заложником своих эмоций, которые пожирали его, подобно тому, как муравьи пожирают гнилое яблоко.
Слизеринец почти что не дышал, только выжидающе рассматривал гриффиндорку, которая посматривала в сторону выхода.
Боится.
Смешно, ему смешно, смешно до коликов в животе. Малфою нравится ее страх, он питает его.
Вам бывало больно дышать?
Так вот, ей было больно, каждой клеточке её тела.
Боль, она была везде.