Ему не было холодно. Ему было так невыносимо жарко, что, казалось, будто он в печи. И лучше бы он был там, чем получал удары от Уизли.
Искры летели из глаз, а крик вырвался изо рта.
По…
Его стошнит. Его внутренности выворачивает. И он кашляет кровью, которая будто не кончается. Потоком выливается из его глотки, загрязняя все вокруг.
…ги…
Говорят, у аристократов чистая кровь. Ничего подобного. Такая же мутно-красная, как и у остальных.
И он давится ею же, когда теплые руки поднимают его голову.
И исчезают. Потому что кто-то сильно пинает ногой по животу, заставляя полностью распластаться по полу. Будто показывая свое чрезмерное презрение.
Кричал от страданий, кричал от того, что голова рвется, а живот…
Черт, он его даже не чувствовал. Будто там сделали огромную дыру, и вся кровь вытекала оттуда.
…те.
Палочка.
Драко, у тебя же есть палочка. Просто достань ее и направь на…
М-м…
На кого?
Он с кем-то дрался. Но с кем — он не знал.
И что вообще творится?
И вдруг крик, безумный и мученический, прорывается сквозь тишину. И, вроде бы, не его собственный.
И он только сейчас понимает, что лежал и вообще ничего не слышал.
И тут — мольбы, крики. Такие, что били молотами по черепу. Били с невероятной силой.
Заткнись. Кто бы ты ни был, заткнись. Потому что иначе он…
И носок от туфлей бьет его в грудь.
Всхлип. Вздох.
Он сейчас сдохнет.
И он падает в обморок, судорожно вздохнув хоть немного воздуха. И глаза резко закрываются, тело расслабляется.
И он лежит в лужи крови, с изуродованным лицом, почти не дыша. А возле него сидит она — рыдающая, вся в мокрых слезах. Держит его за руку, пытаясь привести в чувства.
Никогда не простит это Рону.
Она действительно никогда не простит его.
Комментарий к Часть 17
Дорогие читатели, пожалуйста, оставляйте комментарии. Принимается критика в любой форме.
========== Часть 18 ==========
Тишина ночи укутывала темным пледом, клала голову на мягкую подушку и нежно прикрывала воспаленные глаза. И так гладко, с любовью гладила худое тельце, застывшее на месте. Но мгновение, и сознание вновь пробуждается: в голове отдается бешеный стук сердца, а руки с испугом протирают веки.
Нет, ты не заснула. И не надо.
Теплые пальцы нащупывают холодную плоть и со страхом трясут за худую ладонь. И, конечно же, никакого результата — все по-старому, как и прежде.
И она уже так устала за эти два дня и две ночи, которые прошли слово несколько месяцев. Слово она ни на секунду не ложилась спать, ее глаза не смыкались, а дыхание не становилось тихим.
Она действительно не спала. Не хотела, не могла, боялась.
И — пожалуйста, черт возьми — проснись уже. Уже наконец. Потому что это слишком тяжело для нее. Слишком тяжело сидеть и смотреть в пустоту мраморного лица.
Он мирно лежал на постели, белый, как фарфор. Грудь равномерно вздымалась и опускалась, ресницы иногда дергались пару мгновений, а он чуть ворошился. И создавалось впечатление, что он просто спит.
Просто спит уже скоро третий день. И почему-то не просыпается.
И она готова была плакать, как в пятницу, когда его только доставили в госпиталь. Когда она билась в истерике, пока ее выставляли за дверь, чтобы провести процедуру. И это были ужасные тридцать минут в ее жизни.
Когда она стояла около стены и пыталась услышать, что там происходит. Что делают с ним внутри. Как его спасают.
Потому что спасение было необходимо.
И ей было невероятно больно за него. И даже сейчас — всего лишь сидеть около него — было слишком тяжело.
Или это просто усталость. Она не знала.
Кажется, вчера, в субботу вечером, он уже должен был проснуться. Однако шел двенадцатый час воскресения, а пробуждения так и не было.
Или она пропустила. Ведь отлучалась на пару минут, на мгновения.
Но нет, ей бы точно сказали. Она бы перестала видеть легкий испуг в глазах мадам Помфри.
И, блин, все шло не так. Все шло совсем не так. Потому что, черт, он должен был очнуться!
— Иди, — отстраненный голос прорывается сквозь сумрак ночи.
Но она молчит. Потому что, наверное, от молчания голос будет слишком тихим вначале.
Тихим, громким — не имеет значения. Она даже не могла раскрыть рта, чтобы сказать хоть слово. Хоть слово, не обращенное к нему, к ее Драко.
— Иди. Ты слышишь меня?
Но она не слышит. И не хочет.
Просто закрой свой рот. Как она может уйти?
Куда?
— Грейнджер, — почти так же пренебрежительно, как Драко.
Но все равно не так, по-другому.
Она поднимает красные глаза на напряженное лицо Блейза. И тот, остановившись всего на секунду на ее лице, переводит взор снова на бледное лицо друга.
Он сидел неподалеку, с другой стороны. Ничего не говорил, ни о чем не спрашивал. Не плакал, не выглядел расстроенным. Сидел статуей по несколько часов и, как бы странно это не казалось, помогал Гермионе. Духовно, невидимо. Только тем, что сохранял спокойствие. И от этого было более спокойно на душе.
Но все же, совсем редко, блики страха отражались в его глазах. И тогда казалось, что внутри холодеет. Что все выворачивается наизнанку.
И только она поднималась, чтобы позвать мадам Помфри, она приходила сама. И что-то говорила. То ли он идет на поправку, то ли удивлялась, почему до сих пор Драко лежит без сознания.
Она не знала. Главным было то, что он уже больше двух дней лежал в непробудном сне.
— Грейнджер.
— Что?
Первое слово за это время. Первое слово после того, как она стояла, кажется, вечность под палатой, безжизненно смотря на Рона.
Их насильно повели в кабинет к директору, выясняя, что же произошло. Но она молчала, тупым взглядом созерцая на красного Феникса, который, видимо, умирал.
И она боялась, что в этот момент умирает Драко.
— Иди.
— Зачем?
Она бессильно посмотрела на мулата. Он, склонив голову, глядел на пол. И высматривал там что-то, неизвестное ей.
— Отдохнуть.
Холоден. Безразличен. Спокоен.
Дайте все это ей. Дайте. Потому что она не сможет больше так.
Она ломалась, по швам. Так, будто крой юбки разошелся. И она лоскутами падала около кровати, где лежал Драко.
Падала.
Падала.
Падала.
И падала уже третий день, смотря на безжизненное туловище. И готова была падать, не останавливаясь.
— Куда?
Темные зрачки останавливаются на ней и замирают. Руки упираются к верхнюю часть ног, а спина медленно наклоняется вперед.
— Откуда я знаю, где ты отдыхаешь?
И чувствуется, как он устал находиться здесь безвылазно, выходя всего на пару часов.
Никто из друзей Драко не бывал в госпитале так долго. Даже Пэнси, которая приносила с собой истерики, выдерживала, от сил, сорок минут, а затем, вытирая щеки платком, скрывалась в безлюдных коридорах.
Гермиона стояла за дверью, скрываясь от девушки. Блейз сказал, что так будет лучше. И ей осталось только согласиться.
— Все будет хорошо, иди.
И сейчас — согласилась.
Потому что голос успокаивал, согревал.
И она просто кивает. Наклоняется. Дарит мягкий поцелуй в холодные губы и уходит, склонив тело вправо. И ноги еле держат.
За это время она спала всего несколько часов. И этого было слишком мало, чтобы чувствовать себя хорошо. Чтобы голова не разрывалась от боли, какие-то дурацкие мысли лезли в разум, а глаза то и дело закрывались от усталости.
Но она боялась, что может что-то случиться. Что Драко будет слишком незащищенным, когда она уйдет.
И она останавливается посреди коридора.
Вернуться? Прийти к нему?
Нет. Там же Блейз. Ничего не случится.
И она идет, плетется. И, дойдя, мгновенно засыпает.
***
Капли от дождя приглушенно стучат по стеклу и опадают на землю. Так тихо, казалось бы, спокойно. Успокаивающее и нежно, словно мягкие прикосновения.
— А что еще? – его голос был таким же успокаивающим. Потому что она все еще не могла поверить, что он очнулся.