— Я не понимаю тебя. Что случилось? Все же было нормально.
Она мягко касается его плеча. И он моментально, будто словил снитч, отбрасывает ее руку своей. И, скривив лицо, стряхивает грязь.
— Откуда тебе знать, как и что было?
Он оборачивается к ней, выгнув линию губ. И пожирает ее Господи-перестань-так-смотреть глазами.
Потому что это было так странно – видеть его прежним. Словно за то время, пока она говорила с Ленни, пришла в гостиную и дожидалась его в районе двух часов, что-то поменялось.
И это было заметно. Потому что он пришел, весь мокрый от чего-то, скинул куртку на пол, снял ботинки, швырнув их на ковер. И, даже не глянув на нее, забежал в комнату, хлопнув дверью.
И она осталась сидеть, рассматривая разорванные шнурки.
— Ясно.
Она несколько раз кивнула, сглотнув.
Отлично. Все эти месяцы к черту. Все их поцелуи к черту. Все их слова к черту.
Все к черту.
Одной минуты хватило, чтобы она стала той, кем была в сентябре.
Чтобы не было этого декабря, который менял их жизнь.
И она поднялась, почти ушла.
— Что тебе ясно?
И он жадно вглядывается в ее лицо, не понимая, что стоит, прижав ее к стене тяжелой рукой. Обхватив ткань свитера пальцами, натягивая ее на себя.
И ее боязнь в глазах, которая почти блестит слезами.
Только не надо плакать, Грейнджер. Вчерашний день.
— Отпусти меня.
И она пытается убрать его, отодвигая в сторону. Но он и на миллиметр не отходит, вдавливая ее в холодную стену.
Не так быстро, Грейнджер.
Не после того, что он услышал вчера. Не после того, как предмет, который должен был переместить их в Мэнор-смерти, лежал у него в нижнем ящике, закрытый на ключ. Не после того, как он нашел ее глазами и хотел теперь…
Он много чего хотел. Но имел в итоге ничего.
— Да что с тобой?
Ее голос, как фоновая музыка.
Она даже не знает, что будет убита через семь дней. Что человек, который стоит напротив, сделает это, наставив гребаную палочку в голову.
И…
Авада Кедавра, Гермиона.
Отличный конец их романтичной сказки. Отличное начало Пожирателя. Отличная середина жизни.
Заебись просто.
— Со мной — ничего.
Он говорит это почти шепотом.
И пробегает взглядом по нахмуренному лбу, подрагивающих щеках, на которых россыпью были веснушки, тонким губам, которые, кажется, что-то говорили.
Он стал сумасшедшим. Он даже не представлял, как будет говорить непростительное заклинание, адресованное ей.
Он должен будет сделать это, смотря в ее карие глаза.
Смотря в такие блядь-родные глаза.
И говорить это. Так, будто предаешь.
Но она же поймет? Что это для матери, для отца. Что по-другому их всех убьют. Что и тебя все равно убьют.
Не все равно ли, когда?
Испуганные глаза, широко смотрящие из-под густых ресниц.
И его рука исчезает с талии, сползая вниз.
Еще секунда, и он не выдержит. Дай только повод, и он расскажет, что будет на Рождество. Просто не сможет молчать. Потому что это снова было слишком тяжело.
Ведь она стоит рядом, такая нежная и добрая. Наивная по-детски и чего-то ждущая. И в пяти сантиметрах он, будущий убийца.
Таинственная мафия, черт возьми.
— Драко, у тебя что-то случилось? Ты можешь мне рассказать.
Теплая ладонь прикасается к холодной щеке и поглаживает. Аккуратно поправляет платиновые волосы. Обводит по контуру губ, по выделяющимся скулам.
— Черт…
Его рука с силой врезается в стену. И он почти мгновенно впивается ртом в ее маленькие губы.
И она выдыхает страх в его кожу.
Прости меня, Грейнджер.
Мерлин, если бы только знала, как он виноват. Как же он, блин, виноват.
Это жестко, это грубо. В поцелуе нет и намека на нежность, лишь какая-то печаль, которая сразу же передается ей.
Он боится, слишком напуган. И все это уже так глубоко засело, что нельзя было выкинуть, куда-то деть.
Он вдыхает ее приятный запах и тонет в поцелуе. Почти растает. Пока она отрицательно стоит на месте, не отвечая тем же.
Почему все должно закончиться так быстро? Почему именно у них?
Вот она – девушка всей его чертовой жизни. И всего через семь дней он должен будет смотреть на ее неживое тело.
Так просто – сказать два слова, одну фразу. И существование человека оборвется. И из-за кого?
Из-за, мать вашу, него.
Он с горечью проводит рукой по ее ключицам и отрывается.
Так больше нельзя.
И не пониманием отражается в ее глазах, когда он вылетает из комнаты, скрываясь за дверью.
***
— Надо поговорить.
Его портфель с грохотом падает на ее парту, чуть ли не сбив чернильницу с пером. Уизли шумно садится на стул, полный странной решимости.
— Я уже с тобой обо всем поговорила.
Действительно. Вчерашней беседы ей хватило с головой.
Ей вообще всего хватило с головой.
— Нет. Мы не договорили, — он настойчиво продолжает.
— Слушай, Рон! – ее голос срывается на крик. Но она сразу же понижает его, замечая заинтересованные взгляды одноклассников. – Ты, может, и не договорил, но я еще как договорила!
Его щеки загорелись, а взгляд стал более серьезным. Будто он задумался над тем, что сказать дальше. Поерзал на месте.
— И вообще, — она ткнула в его рюкзак пальцем, — сядь за другую парту, будь добр.
Прочистил горло, кашлянул.
— Это еще почему? – он достал учебник с тетрадью, демонстративно разложив их по столу.
Она сейчас убьет его на месте голыми руками.
— Потому что я хочу слушать профессора, а не тебя, — она прохладно посмотрела в сторону рыжего.
Ага. На самом деле, ее взгляд скользил по стене и двери, будто это могло увеличить процент того, что Драко придет.
А он не приходил. Уже меньше пяти минут до начала урока, а его фигура так и не переступила порог.
Хотя чтобы это поменяло? Он бы зашел, буркнул себе что-то под нос и уселся рядом с Блейзом, который, конечно же, ржал бы над чем-то. И еще эта противная Паркинсон заливала весь класс своим естественным смехом.
Да, это ничего не поменяло бы. Но она хотя бы попыталась прочесть в его глазах что-то, что могло бы оправдать его поведение утром. Потому что все это было ненормально.
Потому что она, в конце концов, поменялась с прошлой Гермионы, которая осталась в осени. Она была другой, и ей это нравилось.
Может быть, поэтому Малфой бесился? Может быть, ему нужна была старая она, девочка, бегающая повсюду за ним?
Рон на секунду смутился, но сразу же взял себя в руки. И фыркнул.
— Ты здесь бронь не оставляла. Поэтому буду сидеть там, где захочу.
И еще одно фырканье – с ее стороны. И закатывание глаз. Ее разочарование от того, что напротив сидел Уизли, почти отразилось на лице.
Детский сад.
— Да пожалуйста.
Она подняла свою сумку с пола, забирая чернила. И отсела за парту, стоящую на другом ряду.
Нет, она бухнула на стул так, что листочки сидящей рядом Парвати подлетели в воздух. И изящно опустились обратно.
— Это не разговор! — зло отозвался Рон, повернувшись к ней лицом.
Он решительно смотрел на нее, будто действительно хотел сказать что-то важное. А она – как жаль-то – так себя вела.
— А я и не хотела начинать его!
Его голос утих вместе с остальными, когда профессор Флитвик, которого до этого никто и не замечал, в десятый раз постучал палочкой о стол. И тоненько пропищал:
— Приступим к изучению нового материала! Откройте ваши учебники на девяностой странице и прочтите первый абзац.
Последующие слова утонули в негодовании слизеринцев, которые нехотя тянулись за книгами. И с не менее доброжелательными лицами читали то, что следовало. Видимо, факультет полностью погрузился в канун праздника.
— Э… Гермиона, — соседка по парте озадаченно перевела взор с нее на Рона и обратно.
— Что еще?
Она раскрыла нужный параграф и сделала умный вид, бегая глазами по строчкам.
— Снегг попросил передать тебе и… – она выдержала паузу, - тебе и Малфою, что если вы еще раз пропустите его дополнительное задание при следующем наказании, он пойдет к директору и потребует ваше отчисление.