Вспомнились тихие вечера в домике у озера, когда слышен был лишь треск огня в старой печи, и ненавязчивое кваканье жаб перед грозой, сливающееся с журчанием воды, и пронзительным кряканьем селезней. Какофония звуков вовсе не раздражала, а даже напротив — успокаивала. Гермиона помнила, как крепкие руки отца бережно подхватывали тогда еще маленькую девчушку, которая сладко сопела под тарабанящий за окнами дождь, и даже негромкие раскаты грома вдали не могли ее потревожить.
Мерлин, как же она скучает: не выносимо, до боли в сердце, до сжатых в крепкий кулак пальцев, до влаги, которая так и норовит скатиться по щекам.
Но поддаваться слабости не было ни сил, ни желания. За этот год ей пришлось пережить уйму страшных событий и самое жуткое еще впереди.
Она замечает его и сразу же останавливается.
Плечи согнуты, в тонких пальцах недокуренная сигарета, глаза прикрыты, а отросшие волосы небрежно растрепанны. Делает очередную затяжку, чувствуя как кружится голова, затем еще одну, стряхивая на белоснежный ковер пепел. Она неподвижно стоит, громко дыша.
Слишком громко.
— Грейнджер, — и почему-то ее имя звучит словно ругательство из его уст, все, как всегда, когда он обращается к гриффиндорке где-то, помимо их гостиной. И это было действительно их место, где было пролито так много слез, но подарено так мало улыбок. Место, где она говорила, что любит его, где он упорно молчал, — еще не надоело пялиться?
Ему даже не надо было оборачиваться, чтобы понять, что это именно Грейнджер. Слишком громкими были шаги, слишком пристальным взгляд и слишком-блядски-невыносимым запах шоколада, который он успел так полюбить.
Гермиона, наконец-то выйдя из ступора, подошла к слизеринцу, который небрежно выкинул окурок куда-то в сторону.
И с каких пор Малфой начал курить? С тех пор, как его мир покатился к чертям собачьим. С тех пор, как эта хренова Метка навсегда въелась в его кожу. С тех пор, как мама ослабла и теперь чахла с каждым днем.
С тех пор, как Драко услышал, что должен убить девушку, которую он, видимо, охуеть, как любит.
И, конечно же, хрен он скажет ей такое в лицо, даже выкурив две пачки сигарет и выпив бутылку огневиски, если это вообще возможно без летального исхода. Он уже почти признался себе в этом, но отрицание чувств к заносчивой гриффиндорке стало частью его жизни. Но переступить через это слизеринский принц не мог, а, может, просто не хотел. Но если выпрыгивающее из груди сердце, проявление нежности, которое для Малфоя вовсе несвойственно, наплевательское отношение к чистоте крови и стояк при воспоминании о ее хрупком, извивающемся теле, это не любовь… Ну, тогда пусть какой-то умник скажет, что это.
Ой, да ну тебя, Малфой. Ты же, блядь, с ума сходишь по этой девчонке. Крыша с треском поехала куда-то влево, окончательно и бесповоротно. Было столько девушек вокруг: Дафна, Пэнси, Астория, Ханна, но его угораздило влюбиться (да, чёрт возьми, влюбиться) в гордую подружку Поттера, которую Драко должен убить в качестве подарка на Рождество. Влюбился в самую, чтоб ее, необычную и прекрасную девушку во всем Хогвартсе.
Чертова Грейнджер.
Втрескавшийся по уши мудак.
— Еще не надоело выпендриваться? — спокойным голосом поинтересовалась девушка, гордо подняв подбородок. Фыркнув, гриффиндорка подошла ближе, положив руку на плечо парня. Тот отдернулся, словно от огня, скривив лицо так, будто бы перед ним стояла не Гермиона, а уродливый тролль.
Как же ей надоела эта поза, эта маска “я-самый-чистокровный-маг-на-земле”. Неужели даже здесь, в узком пустом переулке, где не было ничего, помимо парочки пустых безумно дорогих магазинов, он не может вести себя нормально?
— Брось, Малфой, ты видишь хоть одно разумное существо в округе?
— Нет, Грейнджер, ни одно разумное существо я не вижу.
— Ты невыносим!
— Знаю.
Молчат, испепеляя друг друга взглядом. Так и должно быть, верно? Пламя и лед, вечно враждующие меж собой.
Он сдается, раздраженно вздыхая, и идет вперед, засунув руки в карманы пальто. Понимает, что ведет себя глупо, но продолжает делать это. Слышит торопливые шаги, а затем чувствует дыхание девушки у себя под ухом.
Такая Грейнджер.
Внезапно взгляд девушки натыкается на золотую вывеску одного из шикарный магазинов, затем ниже, на витрину. От того, что она видит перехватывает дыхание: пронзительно-синяя, словно бушующее море, шелковая ткань, охватывающая изящный силуэт манекена. Ручное кружево, настолько тонкое, что трудно поверить, что его создал человек. Ряд маленьких камней, переливающихся словно бриллианты, длинная, красивого кроя юбка со шлейфом.
Драко медленно останавливается, перестав слышать удары каблучка об лед. Слегка рассерженным взглядом следит за взором гриффиндорки, чувствуя, как челюсть падает куда-то вниз. Парень криво усмехается, представив, как девушка будет выглядеть в этом произведении искусства — платьем назвать язык не поворачивается. Он закрывает глаза, отчетливо видя прекрасную, стройную фигуру, тонкую талию, бледную, как фарфор кожу, выделяющуюся на фоне темно-синего шелка. Гермиона была в нем королевой бала — в этом Малфой не сомневался.
Он терпеливо ждет, пока глаза девушки пожирают это чудо, затем она отводит разочарованный взгляд, покусывая губу, и бредет дальше, понуро опустив голову.
Драко даже не замечает того, что теперь они идут плечом к плечу, касаясь друг друга. Но замечает, как непроизвольно его пальцы переплетаются с ее, ледяными, когда они сворачивают на пустынную улицу. Настолько узкую, что даже при особом желании они бы не смогли отойти друг от друга.
Остается надеяться, что их никто не увидит.
Парень останавливается, заглядывая прямо в орехово-карие огромные глаза, тепло смотрящие на слизеринца, сжимает руку девушки сильнее, когда взгляд натыкается на припухшие от холода, алые, точно кровь, губы. Она хитро ухмыляется, заметив его так о многом говорящий взгляд, и надвигается на парня. Он очнулся уже тогда, когда оказался впечатанным в стенку.
— Что ты дела… — начал было шипеть Малфой, хотя голос его еле-заметно дрожал от предвкушения.
Гермиона кладет свою ладошку ему на шею, и Драко словно током пронзает. И вот, ее лицо непозволительно близко, он чувствует теплое дыхание, зарывается пальцами в этой темной гриве волос, и они целуются. Яростно, неистово.
Девушка прижимается к нему слишком сильно, и он чувствует, как камни впиваются в лопатку.
К чёрту, что их могут увидеть.
К чёрту, что на улице холодина.
К чёрту, что из его губы сочится кровь после того, как гриффиндорка кусает ее.
Все к черту, кроме Грейнджер.
Он отдергивает воротник от старого пальто, с ухмылкой замечая засосы после вчерашнего вечера.
Она резко прерывает поцелуй, опускаясь губами на шею, проводя язычком по солоноватой коже, и Драко уже не может сдержать стона восхищения. Она посасывает нежную плоть, оставляя красноватые пятнышки. Руки пробираются под кашемировое пальто, под свитер, поглаживая упругий живот. Дотрагиваются до его спины, где длинные царапины дают о себе знать. Он приглушённо рычит, сжимая ее ягодицы, чувствует, знает, что она улыбается.
— Грейнджер, ох… — словно в бреду шепчет он, когда она опускается к его выпирающей ширинке, ощущая себя полным безумцем, опьяненным грязнокровкой. И он действительно безумец рядом с это девочкой, которая готова отдать всю себя ему, Драко.
Перед глазами проносится их первый поцелуй, когда он начал испытывать что-то, помимо отвращения. Вспомнил те ночи, когда она засыпала рядом с ним, делясь со слизеринцем своим теплом. И вот Гермиона говорит, что любит его впервые, а он, наставив палочку, не может остановить жгучих и таких ненавистных слез. Их первая ночь после Хэлоуинна, то, как она выгибается, выдыхая его имя. Тот вечер, когда он изменил ей с Марией и чуть ли не единственный раз за всю жизнь убивался из-за своей ошибки. То, как она целовалась с этим ублюдком, как его грязные лапы трогали его Грейнджер — ничью больше. То, как слизеринец нахамил Уизли и думал, что это последние минуты его существования, ведь кости громко хрустели под массивными кулаками, и он до сих пор отчетливо помнил ее крики. То, как Драко обнимал ее вчера, успокаивал, потому что любил. Любил, как никого прежде. И сейчас сходил с ума от запаха грязнокровки, от ее поцелуев, прикосновений.