Гермиона продолжает смотреть на камин, слушая громкий стук каблуков парня. Он отдается в ее голове ужасным грохотом, и девушка мечтает, чтобы он поскорее закончился. Но эта мука продолжается так долго, что Грейнджер кричит в сотый раз за этот день, заслонив уши ладонями. Книга выпадает и опускается на пол, раскрыв страницы.
- Нет! - срывается на ор гриффиндорка.
Она не хотела открывать подарок. Она боялась читать этот текст, боялась вообще прикасаться к ней. И было бы лучше выбросить ее, но Гермиона просто не могла отодвинуть ее хоть на сантиметр от себя. Девушка бросается на пол, как умалишенная, закрывая листы телом. Она свисает головой вниз, пока звук от каблуков продолжает отдаваться в ее голове. Хотя обладатель “музыки” давно замер у лестницы, смотря на сожительницу.
- Хватит! - кричит она, сползая на красивый коврик.
Гермиона совсем одна - в этой огромной башне с открытым окном. Ветер ласкает кожу. Он намного теплее, чем был в лесу, и девушки приятно ощущать его прикосновения. Дуновение слегка успокаивает, возвращая в реальность. И гриффиндорка с радостью бы поддалась этому напору и вернулась бы в свою обычную жизнь: уроки, друзья, дежурства, уроки. Так по кругу, день за днем. И она была бы счастлива и стала ценить каждое мгновение. И перестала бы гоняться за какими-то идеалами - просто жила себе в радости, не забывая о родных. Гермиона смогла бы восстановить утраченное время. Смогла бы возвратить уют в их семью. Но просто не могла. Просто было невозможно больно от того, что случилось с отцом.
- Я ничего и не делаю, психованная, - спокойно произносит Драко, держась рукой за холодную стену.
Он внимательно наблюдал за тем, как девушка лежит на полу. Ее волосы шевелятся, закрывая то шею, то лицо, то плечи. Кажется, что Грейнджер похудела за эти два дня: ключицы выпирали сильнее обычного, лицо уменьшилось в размерах, а ноги стали совсем худыми и маленькими. Она выглядела, как незащищенный ребенок, нуждающийся в помощи. Ясно же, что Гермиона сама не придет в себя после некой потери. Что сама не сможет восстановить себя - для этого понадобиться другой человек.
“Ты - аристократ. Чтобы очистить свою и без того чистейшую кровь, нужно слова доказывать поступками. Если человек нуждается в деньгах - помоги. Покажи остальным, что лишение грошей на тебя никак не повлияет - у тебя итак их предостаточно. Если человек нуждается в твоей помощи - помоги. Даже если потребуются слова - ты докажешь всем, что знаешь, как вести себя в подобных ситуациях. У тебя имеется все нужное для успокоения пострадавшего, и ты - знаешь, как правильно применить все правила и манеры…” - голос матери отчетливо звучал в голове у Драко, и парень быстрым шагом вернулся в центр комнаты.
Он не хотел помогать Гермионе, не собирался это делать. Да и протягивать руку помощи было не в его вкусе. Говоря по правде, он не особо умел это делать. Потому что если кому-то из слизеринцев было плохо душевно, появлялись другие, и Малфою просто не приходилось делать это. Его раздражали слезы других людей, их ненужные истерики и крики. Драко всегда думал, что это пустая трата времени - уходить в себя и нагнетать проблемы. Думал до того времени, как сам не оказался в подобной ситуации. Именно то состояние, что испытывали его сокурсники, пережил он и на себе. Только в его случае никто не пришел на помощь, словно где-то сверху решили отомстить младшему Малфою за то, как насмехался над теми, у кого было горе.
- Эм… - начал парень. - Есть явный плюс.
- Что? - Гермиона подняла заплаканные глаза на старосту.
Только его ей не хватало. Этого дурного голоса и взгляда. Именно сейчас гриффиндорку он не пронизывал на сквозь, не заставлял мурашки бегать по коже. Даже присутствие аристократа никак не волновало девушку. Она сама стала той холодной глыбой, которой был Малфой.
- Ну, ведь отец не умер.
Секунда для того, чтобы схватить подушку и бросить ее с размаху. Чтобы парень пошатнулся на ногах, наткнувшись на стол. Который впоследствии опрокидывается, и на полу оказываются миллионы осколков с разорванными книгами. Со стеклами, которые долетают до голых ног девушки и крепко впиваются.
- Ты дура, что ли?
Гермиона со злостью выдирает два осколка из лодыжек, проскрипев зубами. Пятна крови появились на пальцах, но девушка лишь сильнее прижала к себе подарок, кладя голову обратно на ковер.
- Ты не смеешь разговаривать о моем отце. Никогда. Ты понял меня?
Парень усмехнулся, взяв палочку покрепче. Произнеся заклинания, он восстановил столик и стеклянную вазу, которая до этого красовалась на нем. “Заживляет” книги, прикрепляя страницы. Но некоторые все же угодили в камин и теперь безжалостно сгорали там дотла.
- Ты же посмела говорить о моей матери. Так что не стоит здесь условия ставить, - ответил Драко, закончив с починкой гостиной.
Голубые тона больше не успокаивали ее, а лишь нагнетали обстановку. Гермиона вспомнила, что темно-голубой - это любимый цвет ее отца. Влажные глаза потратили еще тонну слез, которые разрезали ее щеки. Попадали в рот, и девушка почти захлебывалась от них, глотая против своей воли. Ее организм еще никогда не терял столько воды и соли, так что ощущение слабости с каждой минутой наваливалось на нее с новой силой. Давило на голову, уменьшая ее размерах. Еще чуть-чуть, и Гермиону сдует тем ветром из окна, как крошечную птичку с красивым оперением.
Она закрыла лицо руками, лишь бы не видеть эту комнату цвета неба. Цвета моря, который опять напоминал ей о родителях. Как они ходили по берегу, как бросались с отцом песком друг в друга. Как затем бежали в соленную воду, чтобы смыть с себя теплые ракушки. И затащить маму в холодное море, пока та будет кричать и ругаться, что не хочет еще окунаться.
Воспоминание о том, как отец учил ее плавать, врезалось в голову девушки. Стоял теплый день, и они впервые поехали на море. Честно говоря, Гермиона не могла припомнить, где именно это было, но главное все же осталось - там был отец. Он держал девочку большими руками, пронося над голубой водой. Она барахталась и смеялась, еле касаясь телом моря. Медленно мужчина отпускает ребенка, и девчушка начинает быстро грести руками и ногами, пытаясь удержатся на плаву. И - о, чудо - у нее выходит достаточно быстро. Потому что через неделю, когда они покидают белый пляж и зеленые пальмы, Гермиона уже может проплыть метров десять без поддержки отца.
- Мне так плохо… - вдруг произносит она. Скорее себе, чем Драко, но тот все слышит и думает, что это адресовано ему.
Впервые в жизни Малфой понимал второго главного старосту. Не дело объединяет людей, а общее горе. Кто, как ни он, мог знать, что такое пережить подобное? Когда сидишь без дела и знаешь, что ничем не поможешь своему родному. Но Гермионе было еще хуже, наверное. Из письма парень понял, что девушка попросила подарок, и отец попал в аварию, когда поехал за ним или уже возвращался. Соответственно, гриффиндорка испытывала сильнейшее чувство вины, а у Драко этого не было. Ведь не он виновен в том, что яд проник в организм Нарциссы. И все же… девушка слишком сильно убивалась из-за происшествия.
- Говоря по правде, я не знаю, что делать в подобных случаях, - бросает тот и приближается на один шаг ближе. Парень садится около нее, смотря в пустые глаза.
Девушка пару раз моргает, словно только что вспомнив, что не одна в башне. Она хмурится, не понимая, кто сидит перед ней. Когда голова наконец вспомнила человека, Гермиона говорит:
- Ты все равно не поможешь мне. Никто не сможет сделать этого. Но ты - особенно.
- Почему это? - удивляется парень, приподняв брови.
- Потому что ты никогда не переживал то, что чувствую я, - Грейнджер ткнула пальцем в грудь и ощутила боль от этого жеста. Даже легкое прикосновение расширяло дыру в ее теле сильнее.
- Я не понимаю? Ты что, серьезно сейчас? Вообще-то, хочу напомнить тебе: моя мать умирает. И, в отличии от твоего отца, ей осталось жить недолго, - почти обвиняющее ответил Драко, сложив руки на груди.
Даже сейчас они были разными. Она лежала, свернувшись в калачик, а он восседал с ровной спиной, будто царь. Она готова была разрыдаться от любого слова, а он сам делал эти грубые предложения. Она сжимала книгу в руках, думая, что это - самое важное в ее жизни, ее подарок; а он и не думал, что может быть что-то лучше и ценнее, чем он сам.