“Дура дурой, — размышляла она. — Не влюбиться никто в такую в Когтевране”.
— Ладно, что все обо мне да обо мне? — хихикнула Мария.
Может, потому что только ты и разговариваешь?
— Давайте о ком-либо другом. Например, о Гермионе, — сама же выбрала тему девушка.
Ленни яростно посмотрел на сестру, под столом ударив ее ногу своей. Та, шикнув про себя, лишь сильнее улыбнулась, рассматривая спутанные локоны гриффиндорки.
Та не могла не подметить, что, даже после такого сильного ветра, волосы у Марии остались ровными. Чтобы добиться такого результата на своем веке, Грейнджер пришлось бы не один час провести около зеркала.
— Вот, например: у тебя есть парень? — поинтересовалась она, закинув одну ногу на другую. — Ты же знаешь, что такое иметь парня, верно?
Все мышцы враз напряглись, и девушка поежилась. Грейнджер сжала руку в кулаке, сжимая зубы до скрипа.
Почему эта дура столько себе позволяет?
— Знаю, — еле сдерживая себя, проговорила Гермиона на выдохе. — И нет, я одна.
— Как жаль, — сделав вид, что прониклась ситуацией, ответила Мария.
— Она встречалась с Крамом, — встрял Рон, который подумал, что слишком долго молчал.
— Крамом? Виктором? — удивилась она, расширив глаза.
— Точно, — гордо подметила Грейнджер. Она поставила себе галочку в голове — ха, уделала эту дуру самовлюбленную.
— Что ж, неплохо, — с легкой завистью в голосе проговорила Финч.
— Нам пора, — оповестил вдруг Страцкий, поднимаясь из-за стола. Он кинул предостерегающий взгляд своей спутнице, попутно собирая вещи.
— Что? Куда это? — удивилась сестра, так же поднявшись на ноги.
— Мария, — сказал он и, отвесив всем поклон, удалился из заведения.
— Извините, — опустив плечи, девушка накинула на себя куртку, кивнув Карлу. Она быстрыми шагами преодолела расстояние между ней и братом, и они оба скрылись на улице.
— Приятно было поговорить, — пробормотал Карл, который и слова не сказал. Положив на стол монеты, он поспешил выйти из заведения. — За пиво.
Гермиона ощутила, как все тело расслабляется и взяла свою кружку. Она отметила про себя, что никто, кроме Рона, до этого к сливочному напитку не прикоснулся.
***
Гермиона шла бесшумно, словно кошка. Мягкой, плавной походкой. Она ступила на порог комнаты и замерла, уперевшись ногой в спинку дивана. Прошипев про себя, девушка осторожно оглянулась.
Пламя в камине бросало блики, озаряя комнату мягким желтым светом. Они плясали по гостиной, освещая двух старост нежными лучами.
Драко, облокотившись о стол, что-то держал в руках. Спина его была согнута, ноги слегка подкошенными. Из-под облегающей рубахи выпирали лопатки. От этого он казался ниже, склонившись над чем-то.
Прищурившись, девушка разглядела в руках аристократа белый конверт небольшого размера. Рот ее приоткрылся в немом удивлении, а слова застряли в горле. Стук сердца отдавался в висках, а в груди неприятно кольнуло от испуга быть увиденной.
Но Малфой, казалось, не думал ни о чем, кроме письма. Тонкими пальцами он достал аккуратно сложенную бумагу, пробегая глазами по строчкам. Его тело покрылось мурашками, а страх, медленными силками, наступал на него, надвигался, обвивая шею. Где ком застрял посредине. Руки, сжимающие послание, заметно подрагивали.
“Как только закончишь читать письмо, немедленно сожги его. Никто не должен узнать о том, что я связывался с тобой — проследи за этим.
Еще раз поздравляю тебя с посвящением, Драко. Но это был лишь первый этап. За ним следует испытание на верность, оно самое трудное — ты не можешь нас подвести.
Я не могу быть уверен в конфиденциальности нашего разговора. К тому же, я хотел сообщить тебе, в чем именно будет заключаться задание, лично, без лишних ушей и глаз.
Мы позаботились о том, чтобы ты мог передвигаться сегодня без ведома Дамблдора и Долорес Амбридж. Это было невероятно трудно, учитывая, что Министерство магии усилило контроль над Хогвартсом и его учениками. Тем более, ты все еще находишься под надзором.
Я жду тебя в одиннадцать за Визжащей хижиной. У нас будет ровно два часа, после чего ты вновь будешь отслеживаться Министерством. Сожги письмо, немедленно. Будь осторожен, отец”.
Драко резко выдохнул, зажмурив глаза. Ему казалось, что сердце сейчас выпрыгнет из груди, а голова разорвется от боли.
И хотя Люциус не сказал точно, в чем будет заключаться “второй этап”, Малфой прекрасно знал, что его ждет убийство.
Всю неделю опасения не давали ему уснуть, лежа в теплой постели. Не давали есть пищу без тошноты, сидя за слизеринским столом. Не давали не смотреть на Гермиону без явного беспокойства.
Это было просто невыносимо. Мысли перекрывали гребанный кислород, в котором Малфой так нуждался.
Кислород. Спокойствие. Время.
Это все, что ему было надо. И что парень получил?
Жалкую жизнь, которая, можно сказать, закончилась в шестнадцать. И горы золотых галлеонов, которые лежат в Грингроттсе, ничем не смогут помочь.
А раньше он, идиот, думал, что за деньги можно купить все. Все, кроме счастья. Кроме счастья, которое, казалось, погребено для Драко навсегда.
Мелочи, волновавшие его на четвертом курсе, остались далеко в прошлом. Прошел всего год, а сколько всего изменилось.
Он больше не находил защиты в Люциусе, в своей знатной фамилии, успокоении матери, чистой крови… Ничто не смогло бы спасти Драко. Ничто. И он знал, что его ждет впереди. Это самое “ничто”.
Потому что он не справится. Он, блядь, все провалит. Не сможет. Не сможет произнести это гребанное заклинание.
Авада Кедавра, мать его. Два слова.
Два слова. Его оставят в живых.
— Блядь! — заорал Малфой, со всей силы ударив по столу кулаком.
Грохот разлетелся по гостиной, стены сотряслись.
Гермиона вздрогнула, прикрыв рот рукой. Она понимала, что опять влезла не в свое дело. И на этот раз все может быть еще серьезнее. Драко раздавит ее, если узнает. Разум говорил — беги, но сердце же упрямо вторило остаться. Даже если бы гриффиндорка хотела убежать, то не смогла бы. Ноги буквально приросли к земле из-за сжирающего страха внутри. Тело замерло на месте, не в состоянии сдвинуться в строну.
Не мигающим взглядом Грейнджер смотрела на Малфоя, который, судя по трясущимся плечам, плакал. Тихие стоны вырывались из его груди.
“Подойди к нему”.
Она протянула дрожащую руку вперед, желая прикоснуться к Драко. Он был бледным, несчастным, беспомощным и одиноким. Таким Грейнджер видела слизеринца лишь раз — в начале года. И это было так странно - находиться здесь, сейчас, и наблюдать за его слабостью. За обваливающийся стеной его самолюбия и гордости. Словно не было никаких преград, словно Малфой был открыт для нее.
Но все же было в этом что-то неправильное. Гермиона не должна была это увидеть. Эту часть жизни Драко, о которой никто ни имел ни малейшего понятия.
Староста имела свойство лезть не в свои дела и докапываться до всего происходящего. И следить за Малфоем в данный момент было, как никогда, важно. После того, что она увидела вчера в гостиной, отступать было нельзя. Произошло нечто важное — что-то, чего ей нельзя было знать.
Но гриффиндорке было плевать на это чертово “нельзя”. Потому что с ним происходит нечто ужасное. И Гермиона не могла отрицать, что не хочет помочь ему — быть той, которая в сотый раз оказалась рядом. Быть той, что, не смотря на обиду и боль, готова утешить парня в любой ситуации. Быть лучше, чем его друзья, которых он так любит и не уважает в одно и тоже время. Ей, черт возьми, было не все равно на все это.
Драко… Еще в прошлом году Грейнджер не осмеливалась даже мысленно называть его так. А сейчас она волнуется за его жизнь. Она волнуется за его жизнь, а не за свою.
Почему? Почему этот заносчивый парень столько для нее значит? Почему каждое, даже самое неощутимое, прикосновение сопровождается дрожью по всему телу? Почему его голос стал таким родным, почему она не может держать себя в руках рядом с ним?
Гермиона знала ответы на эти вопросы, но упрямо их игнорировала.