Потому что это неправильно, неестественно. Он для нее. Драко Малфой и Гермиона Грейнджер. Лед и пламя. Дерзость и скромность. Кристально-чистая кровь и магглорожденная девчонка. Аккуратность и небрежность. Тьма и свет. Враги и любовники…
Это было против ее правил, против самого Малфоя. Она слишком много знала о нем, а он — о ней. Этого не может быть. Или все-таки?..
Мерлин, этот слизеринец стал для гриффиндорки тем, в ком она так нуждалась. Да, он — мразь. Самая настоящая мразь, которая презирает таких, как Гермиона, которая растаптывает тех, кто слабее. Малфой безжалостный, холодный, эгоцентричный, жестокий ублюдок.
Но Грейнджер знала, что где-то глубоко, внутри его черствого сердца, есть другой человек. Драко, способный на нежность, любовь. Способный на другое отношение к ней. Но любое проявление чувств к гриффиндорке было настолько мимолетным, настолько призрачным, что Гермионе казалось, что этого не было на самом деле.
Девушка и вправду не знала, кто она для него. И иногда от отчаяния хотелось кричать во весь голос, пока не закончится кислород в легких. Ведь Драко никогда не испытывал симпатии к ней, он всегда презирал Гермиону, оскорблял, унижал… А мысль о том, что ему нравится гриффиндорка казалась столь нелепой и отвратительной, что Малфою хотелось поскорее прочистить желудок и навсегда выбросить этот бред из головы.
И вчера, когда она была готова сделать шаг в никуда, рядом был Ленни. А Драко было просто не до того. Ему вечно было “просто не до нее”.
А вот когтевранец следил за каждым шагом Гермионы, бросая обвинения. Но вот в чем она виновата? В том, что девушка не испытывала к Страцкому ответных чувств, да? В этом разве есть ее вина? Разве ОНА виновата, что Ленни не тот человек, которого Гермиона хочет видеть рядом с собой?
От этих мыслей захотелось рассмеяться вслух. Малфой, парень, от которого она выслушивала столько грязи. Парень, который едва не изнасиловал ее, был для Гермионы важнее, чем добрый и отзывчивый когтевранец. Хотя нельзя было отрицать тот факт, что Страцкий был эгоистом, ровным счетом, как и сама Грейнджер. Она ведь редко задумывалась о том, что причиняет ему боль своими поступками, словами. Ведь он не желает ей зла, совсем нет.
По крайней мере, не желал.
Но Драко, Драко был для нее загадкой, на которую она упорно искала ответ. Гермиону тянуло к нему словно магнитом, а Малфой упрямо ее отталкивал, заставляя себя ненавидеть. Она и впрямь ненавидела. Бывали моменты, когда гриффиндорке хотелось ударить его со всей силы, а затем стереть из головы. Но представить свою жизнь сейчас без слизеринца было практически невозможно. Да, плохих воспоминаний о нем было море, а хороших — всего несколько, но каждым мгновением, проведенным с Малфоем, даже плохим, Гермиона дорожила значительно больше, чем сотнями хороших, проведенных со Страцким. И она ничего не могла с этим поделать.
Драко знал все о том, что происходило в жизни Грейнджер, она же могла довольствоваться лишь догадками. И в одной из них девушка была настолько уверена, что становилось страшно.
Малфой весь дрожал, хотя от камина шло тепло. Каждая клеточка его тела была напряжена, а в глазах отчетливо читалась боль. Конечности будто одеревенели, и он с трудом достал из кармана палочку. Приподнял письмо, прошептав одними губами: “Инсендио”.
Огонь медленно пожирал пергамент, превращая его в черный пепел.
Гермиона резко выдохнула, крепко сжав кулаки, а затем ее глаза широко распахнулись – слишком громко, чтобы он услышал.
Слизеринец замер, выпустив бумагу, что не успела догореть. Он резко обернулся, смотря прямо на девушку, которой вмиг захотелось исчезнуть.
Драко сжал губы в тонкую линию, сощурив серые глаза, которые внимательно изучали сокурсницу. Его руки все еще дрожали, а глаза были красными, но Малфой не подавал виду и вел себя так, будто ничего не произошло. Но Гермиона прекрасно знала, что он был зол, и что гриффиндорка еще ответит за это.
Он выпрямил спину, высоко подняв подбородок, что выглядело весьма неуместно, учитывая то, что девушка видела всего пару минут назад. Но Малфой оставался Малфоем, чтобы не произошло.
— Мамочка тебя не учила, что подсматривать нехорошо, Грейнджер? – проговорил парень, и голос его походил на глухое рычание.
Гермиона нервно сглотнула, крепко сжав подол мантии. Ее карие глаза метались из стороны в сторону, старательно избегая Драко. Тот, заметив это, издал звук, похожий на смешок, хотя на деле было видно, что ему вовсе не до смеха.
— Я просто… – начала девушка, чувствуя, как лопатки упираются в холодную стену.
Ей было страшно. Страшно, что Малфой выйдет из себя, и весь гнев обрушится на Гермиону.
– Просто… что? Просто подсматривала? Просто влезла не в свое, блядь, дело? Просто облажалась? – прошипел он, делая шаг вперед.
Мокрые от пота волосы прилипли ко лбу, серые глаза потемнели, кожа была бледна — даже бледнее, чем обычно. Драко уже должен был привыкнуть к ее львиному нраву, однако он просто не мог принять тот факт, что Грейнджер позволяла себе то, на что не имела право.
– Уж слишком ты любопытна для той, что собиралась умереть, – последние слова были пропитаны ядом, который отравлял девушку, глубоко впитываясь в сознание. Они звучали в голове, но никак не укладывались. Сердце учащенно стучало, кровь циркулировала по венам с бешеной скоростью, а воздуха становилось все меньше с каждой секундой.
– Ты чем, мать твою, думала, а?! Решила, что так проще, да? ДА, Я СПРАШИВАЮ? А о родителях ты подумала? О своих дружках ты подумала? – голос его сорвался на крик. Крик, в котором читались обвинительные нотки.
Малфой подошел ближе, чувствуя, как лицо горит от злости. От злости на нее, на этого гребанного Страцкого, который был там, рядом с ней. А Драко не было. Его, черт возьми, не было рядом.
Гермиона могла погибнуть, а он бы даже не знал об этом. Малфой же видел, как ей тяжело, в каком она состоянии, но не помог, не поддержал. А все из-за этой ебанной гордости. Гордости, которую он сейчас так ненавидел.
Девушка опустила глаза, чувствуя, как слезы скатываются по щекам. Она и без него знает, что поступила глупо, что не подумала о последствиях, не подумала о своей семье. А Ленни… Ну, конечно же, Ленни молодец. Отличный мальчик, мать его!
— Это не твое собачье дело, Малфой. Так ты ответил мне вчера, верно? — проговорила она хрипло, почти шепотом.
– Не мое дело? Ты сейчас серьезно? А если бы твоего “любимого” не оказалось там? Что, если бы у него не хватило мозгов на то, чтобы проследить за тобой? Чтобы тогда было бы, а? Ты же вообще головой поехала, раз решилась на такое. И ты еще, блядь, что-то мне говоришь, Грейнджер?! – выплюнул он, подходя ближе. Грудь слизеринца часто вздымалась, глаза горели от ярости, лицо покраснело, сменив прежнюю бледность.
— Это Ленни тебе рассказал? — тихо, еле слышно спросила она.
Ударив кулаком по стене, он отвернулся от девушки. Но затем снова обернулся лицом, пожирая яростным глазами.
— Не имеет значения.
Гермиона вздрогнула, подняв голову. Она казалась такой хрупкой рядом с ним, нависающим над гриффиндоркой, словно гора. Слезы лились градом и все не хотели останавливаться.
Да, она виновата. Да, она эгоистичная идиотка. Но чего он хочет? Извинений? Раскаяния? Ему же “насрать”. Ему всегда было насрать на таких, как Гермиона.
– Тебе плевать на меня, Малфой. Что же случилось? – спросила она, наконец взглянув прямо в его глаза цвета грозового неба.
Молчание.
Такое долгое молчание, которое, как казалось Драко, длилось целые тысячилетия. Такая оглушающая, черт возьми, тишина. И он не знал, что сказать, не находил слов. Их просто не было.
Он ненавидел ее, ненавидел себя за то, что не мог ответить даже себе. Что же случилось, Малфой? Ты привязался к грязнокровке? Она для тебя больше, чем “никто”?
От злости захотелось что-нибудь сломать, захотелось наорать на Грейнджер за этот глупый, никому не нужный вопрос. Захотелось ударить ее за то, что произошло вчера и за то, что она позволила себе сегодня. Захотелось со всей силы потрясти девушку за плечи, чтобы привести в чувства. И расхерачить все к чертовой матери.