– Даже не думай. Ничего не изменилось. Смерть ученика посреди учебного года повлияла бы на репутацию Хогвартса. К тому же, мне бы долго не давали покоя собаки из министерства, расспрашивая о твоей “загадочной” смерти, – проговорил парень, стараясь вложить весь холод в эту фразу.
Не получилось. Не убедительно.
Оправдывается? Перед кем? Перед самим собой?
Голос слишком дрожит, так же, как и руки. Слишком громко и учащенно бьется сердце. Не поверила, ни на капельку. Ложь была столь же ясна, как и страх, который он волнами излучал. Малфой так хотел сам поверить в свои слова, но не смог. Просто-напросто не смог. Драко не знал, что творится, что происходит у него в голове. И, Мерлин, он не хотел в этом разбираться! Он не хотел думать о ней ни одной гребанной секунды!
Грязнокровка. Никто. Пустое место. Враг.
В это все труднее верить, все труднее игнорировать. Игнорировать то, что слишком многое изменилось, слишком много правил было нарушено. И теперь Драко столкнулся лицом к лицу с последствиями своих ошибок. Грейнджер, будь она проклята, была его ошибкой. Такой роковой, блядь, ошибкой.
И это было далеко от любви, далеко даже от симпатии, но Малфой чувствовал к гриффиндорке нечто запретное. Нечто, чего ему бы никогда не простил отец.
Все девушки, да чего там мелочиться, все его окружение отошло на задний план. Его привычное времяпровождение со слизеринцами сменилось новыми, опасными для него ощущениями.
Ее губы, ее тело, ее охренительно-красивые шоколадные глаза, ее дикий гриффиндорский характер. Была лишь она. Везде, мать его, была эта Грейнджер.
Даже на церемонии он думал о Гермионе. Даже тогда, когда десятки пожирателей, да что уж там, сам Темный Лорд, стояли перед Малфоем, Драко думал о ней. Думал о грязнокровке, которую он всегда презирал и ненавидел. И это было, черт возьми, неправильно.
— И, кстати, Грейнджер, профессор МакГонагал и профессор Снегг были в не себя от ярости, когда выяснилось, сколько дежурств было пропущено, — на этот раз лучше, почти уверенно, надменно. Руки были плотно прижаты к брюкам, а на лице красовалась ухмылка.
Это тот Малфой, которого она знает. Снова эта маска равнодушия, холодный взгляд. Маска, которую она мечтала содрать, чтобы увидеть его настоящего. Гермиона ведь видела парня в таком состоянии… Злого, плачущего, пьяного, разбитого, страстного.
Девушка знала Драко лучше, чем большинство людей, которые всю жизнь проучились на одном с ним факультете. Им не был интересен он сам, их волновали лишь деньги, сбережения в банке.
И это была горькая правда, в которую Драко так не хотел верить. Где же его “друзья” сейчас? Где они, когда Малфой так в них нуждается? Где те вереницы смазливых девиц, во главе которых стояла Паркинсон?
Почему напротив него находилась эта грязнокровка, а не Пэнс?
А хотел ли он видеть ее на месте Гермионы?
Нет, не хотел.
— Пф, можешь молчать и дальше. Адиос, Грейнджер. Лично я не хочу лишиться должности, — развернулся, задев девушку плечом. Скрылся за массивной дверью, надеясь, что она пойдет за ним.
Гермиона растеряно заморгала, затем развернулась, собираясь последовать за Драко. Но вдруг ее глаза уловили белый клочок бумаги, лежащий на столе. Неспеша, гриффиндорка сделала пару шагов вперед, обеспокоено оглядываясь по сторонам.
Он ушел, Гермиона, никто не заметит.
Аккуратные пальчики подняли остаток письма, разворачивая его. Края были черными, а бумага пожелтела, кое-где поплыли чернила. По телу пробежал холодок — она стала впитывать в себя каждое прочитанное слово:
“Я жду тебя в одиннадцать за Визжащей хижиной. У нас будет ровно два часа, после чего ты вновь будешь отслеживаться Министерством. Сожги письмо, немедленно. Будь осторожен, отец”.
Ни то выдох, ни то всхлип, выпускает она. Пальцы, держащие послание, разжимаются, и бумага, недолго покружившись в воздухе, падает на пол.
Это был шанс все узнать. Драко – Пожиратель, это очевидно. Но Гермиона не поверит до тех пор, пока не будет явных фактов.
Если ее заметят, если Люциус ее заметит, то с жизнью можно распрощаться. Грейнджер и так была недопустимо близка к аристократу.
Рискованно. Очень рискованно. Но разве сейчас жизнь была настолько бесценна для гриффиндорки?
Нет. Тогда чего она ждет, чего не бежит за Малфоем в темноту школьных коридоров?
Шаг, еще один. Он слышит, как плоский каблук ударяется о кафель. Остановился. Ждет.
Гермиона подбегает к Драко, резко останавливаясь на месте, стараясь привести дыхание в порядок. Он смотрит, не мигая, не отводит взгляда серых глаз.
— Соизволила прийти? — холодно спросил Малфой, сложив руки на груди. Сжал губы, чтобы сдержать улыбку, которая так и наровила появится на лице.
Не уместно. Не сейчас.
— Представь себе, — ответила гриффиндорка, не скрывая язвительности в голосе.
Они смотрят друг на друга, а вокруг стоит гробовая тишина. Только они вдвоем, и это пугает. Казалось, что даже ветер за окном утих, а Хогвартс опустел, предоставив себя только им.
Гермиона разглядывает Драко, пытаясь прочесть хоть что-то. Напряжение раскаляется, воздух кажется тяжелым, неземным.
Зачарованные часы, что висят на левой стенке, издавали тиканье.
Тик-так.
Тик-так.
Сова, сидевшая наверху, вылупилась своими глазищами прямо на старост. Ее голова разворачивалась то назад, то снова вперед.
Секунды, словно года. Они оба бросают мимолетный взгляд — без пятнадцати десять. Осталось чуть больше часа.
— Нам пора, — без лишних слов. Голос словно и не его – низкий и хриплый.
Прочищает горло, делая шаг в сторону западного крыла.
Гермиона молча кивает. Идет за ним, перебирая тонкими ножками. Бледная, уставшая, трепещущая.
Они идут рядом, бок о бок. Обоим неуютно, оба знают, что это не правильно, но не отстраняются. Девушка идет неслышно, не осмеливаясь даже вздохнуть, не осмеливаясь нарушить спасительную тишину. Драко рядом — это все, что ей сейчас нужно.
Она лишь изредка вскидывает глаза, чтобы посмотреть на то, как полная луна играет с его платиновыми волосами, как тени ложатся на его лицо, словно вырезанное из мрамора. Малфой делает вид, что не замечает, горделиво шагая вперед.
Справа от Драко раздался вскрик. Гермиона, не удержавшись на ногах, падала вниз. Ловкие руки парня подхватывают ее, крепко прижав к себе.
В нос ударил запах шоколада. Такой прекрасный, сладкий запах шоколада, который он был готов вдыхать часами. Ее губы были приоткрыты, а в ореховых глазах читался испуг. Тело гриффиндорки подрагивало от его близости, от холодных рук, держащих ее за талию.
Гермиона замечает его взгляд, остановившийся на ее бледных губах. Затем снова смотрит в глаза.
Губы. Глаза.
Глаза. Вновь губы.
Всего один раз. Последний. Последний раз зарыться руками в этот ореол волос, в последний раз почувствовать ее на вкус.
Неправильно?
Плевать.
Что подумает отец?
Его сейчас нет.
Грязнокровка?
Не важно.
И он делает это. Накрывает Гермиону своими губами, быстро, порывисто, осторожно. Словно вторя: “прощай”.
Они оба понимали, понимали, что это больше не повторится, но продолжали такой печальный, горький, соленый поцелуй.
Она не отстраняется, нет, лишь крепче прижимается к аристократу.
Его язык, их тела, запах карамели и шоколада. Им обоим так хорошо. Так чертовски хорошо чувствовать друг друга.
Тонкие пальчики аккуратно прочерчивают линию от подбородка к виску. Малфой вздрагивает, не отрываясь от девушки. Она так давно мечтала об этом, просто прикоснуться, просто… чувствовать… его.
Не было ни похоти, ни страсти, ни даже ненависти. Лишь отчаяние, отчаяние и жажда, которая опьяняла обоих.
Время словно остановилось. Словно отстранило их от внешнего мира. Была лишь ночь, тишина и два человека, что забыли обо всем.