Они остановились друг перед другом. Малфою казалось, что перед ним стоит не тот человек, которого он знал всю жизнь. Все было, блядь, не так.
Не так, как он помнил. И от этого хотелось наброситься на кого-то, разбив костяшки пальцев в мясо. Вроде, все так же, как и год назад, но чувствуется по-другому. Он сам чувствует себя по-другому.
— Я жду, — выплюнул Драко, делая вид, что присутствие Блейза весьма его утомляет. Но сейчас он каждой клеточкой ощущал то пустое место в сердце, где раньше находился слизеринец. Да он вообще был, сука, пустым, как пробка. Абсолютно, убийственно пустым.
Тело дрожало от напряжения, мышцы лица словно окаменели, а серые глаза были презрительно сощурены.
— Ты вел себя, как мудак сегодня утром.
Да, блядь, как мудак! И что теперь? Извиниться? Станцевать чечетку?
— Сочту за комплимент, — протянул Драко, накинув на себя кривую улыбочку.
Он совершенно не жалел о том, что произошло. Ему надо было выплюнуть весь накопившийся яд. Забини сам виноват, пусть теперь получает.
— Черт… — простонал Блейз, качая головой. — Как же ты достал!
— Тогда зачем ты пришел? — холодно спросил Драко, недовольный таким вольным провидением слизеринца. В Малфое жили затаенные обиды, которые только и ждали своего часа, а сейчас они вырвались на свободу, падая тяжелыми глыбами на Блейза.
Почему он не был с ним, когда это было нужно?! Почему он, мать твою, носился везде с Паркинсон, совершено забыв о своем лучшем друге?
Почему, Забини? Почему, блин? Ты все, черт возьми, разрушил.
— Я все понимаю, но, Драко, ты не имеешь права разговаривать так со мной. Ты прекрасно знаешь, что у меня есть девушка. И ее имя Астория, а не Пэнси. Показать, как пишется, или сам разберешься? — сказал парень, и в его голосе прозвучали яростные нотки, еле различимые, но все же прозвучали.
Ах, так вот что он хотел спросить?
Малфой знал, что личная жизнь Блейза совершено его не касается, не теперь. И ему было плевать на то, что у него с Паркинсон, да хоть с гипогрифом! Просто… Черт, он был так зол на слизеринца, так чертовски зол! И эта обида, поселившаяся где-то в груди, не давала покоя. И Драко хотелось орать, оскорблять, выкидывать саркастические шуточки — лишь бы стало легче. За все эти дни ему было не с кем поговорить. Надо было просто банально выговориться, но он молчал. И это молчание откликалось сумасшедшей бурей эмоций в груди, сводило с ума, заставляло говорить совершено неуместные вещи не тем людям. И он, черт возьми, ничего не мог сделать.
— Мне плевать, Блейз, честно. И своих проблем хватает, — равнодушно, холодно, но глаза говорят о другом. И Блейз это видит, видит такую блядскибесконечную боль в его взгляде, такую глубокую, почти осязаемую. Он было открыл рот, чтобы сказать то, о чем может вскоре пожалеть, но замирает на полуслове.
Взгляд Забини опустился на плотно сжатые кулаки Драко — ссадины на костяшках, затем выше — порванная рубашка. Малфой никогда не ходит в порванной одежде.
— Почему Гермиона плачет? — и этот вопрос прозвучал на удивление так отчетливо, так громко, что губы слизеринца скривились.
Почему она плачет, Блейз? Ох, если бы была только лишь одна причина…
— Страцкий заебал, — слова его прозвучали, как глухой рык, голова налилась кровью, а глаза помутнели. — Эта идиотка пошла с ним на “прогулочку”. И, если бы не я, то закончилась бы она летально. Гребанный урод.
Сполз по стене, обхватив голову руками, чувствуя, какой бешеный ритм отплясывает сердце. И зачем он говорит это парню, стоящему напротив? Зачем? Они же больше не друзья…
Но только Блейз, блядь, поймет. Только Блейз — никто больше. Между ними была связь, доверие, которое не могло разрушить даже время.
— Что, хрупкое сердце грязнокровки не выдержало? — приглушенный смешок и надменная улыбка у Блейза, животный гнев и убийственный взгляд у Драко. Он смотрел на сокурсника так, как смотрят на смертельного врага или на того, кого искренне ненавидишь. То, что произошло с Грейнджер — не шутки, черт возьми!
И улыбка тут же слезла с лица слизеринца, уступая место удивлению. Он смотрел на Драко, вылупив глаза, осознавая то, чего не видел раньше. И эти чертовы слова срываются с губ, прежде чем прокручиваются на языке:
— Ты ее любишь?
Словно острое лезвие в сердце, словно душа ушла в пятки с оглушительным грохотом.
Любишь ли ты, Малфой? Любишь ли ты грязнокровку?
Нервно сглотнул, отводя взгляд. Этот вопрос мучает его самого уже который день. И всегда один и тот же аргумент — нельзя, не грязнокровку. Но он, твою мать, не имел понятия ,что с ним творится! Потому что между ними явно что-то было, что-то, чего другим никогда не понять. А Малфою нельзя это чувствовать, он не имеет права.
Тогда какого? Какого он теряет голову каждый раз, целуя Грейнджер? Забывается в ее, таких блядски родных, руках, в мягких отзывчивых губах, в тепле, исходящем от девушки. Забывает, твою мать, обо всем.
И ссылаться на физическое влечение было крайне глупо, потому что Малфою было важна она сама, а не то, что у нее под юбкой. Было страшно осознавать, что впервые за столько лет ему не плевать на какую-то очередную девчонку, и она не очередная, нет… И ладно бы любая студентка Хогвартса вызвала бы это в Драко, но нет, надо было знаменитой заучке Грейнджер влезть в его жизнь.
И судьба решила поглумиться над ними обоими, выкинуть злую шутку, которая в конечном итоге погубит кого-то из них. Он ненавидел Гермиону просто за то, что та существовала. Он уже был согласен убить любого, но не гриффиндорку. И разве это поменяло бы что-то? Разве он не был бы убийцей?
Да, был бы, но это, блядь, она. И Малфой был слишком слаб для того, чтобы отнять у старосты жизнь — он был слишком слаб даже для того, чтобы ударить ее.
Любовь? Нет.
Почему? Потому что так быть не должно, не с ней.
Стереотипы? Возможно.
— Не знаю, Блейз, не знаю… Я так устал, так блядски устал, — голос звучит вымученно, бесцветно, будто бы перед брюнетом сидит не Малфой, а какой-то сопляк. И Драко хочется убить себя за это, ударить со всей дури о стенку! Он просто ничтожество сейчас. Просто потерянный мальчишка, у которого не осталось сил.
Руки безвольно опускаются, оголяя поврежденный участок кожи всего на несколько секунд, но этого достаточно, чтобы увидел Блейз. Глухой вздох, и слизеринцу кажется, что сердце перестало биться. Темные глаза лихорадочно блестят, в ужасе глядя на Драко.
Понимание приходит сразу, навалившись на плечи Забини тяжеленным грузом. Садится рядом, пытаясь унять дрожь в руках. Не знает, что сказать, как поступить.
— Я должен убить ее, Блейз. Должен, но не могу, не Грейнджер, — голос натянутый, словно струна, слеза предательски катится по щеке. Он тут же отворачивается, судорожно вдыхая воздух.
Он виноват, так виноват перед Малфоем… Нельзя было оставлять его одного со всем этим, нельзя было отстраняться от него в такой трудный момент. И это была еще одна гребанная ошибка, черт возьми! Все это время Забини злился на Драко, хотя на деле виноват он сам.
С детства у них был свой принцип — когда кому-то плохо, другой не имел права сидеть в стороне. Парни могли ссорится, обижаться, но своих правил не нарушали никогда… до этого года. И оба не знали, можно ли заполнить эту огромную трещину между ними, но каждый нуждался в своем друге, в своем брате.
— Прости, — всего одно короткое слово, но что оно значит для них обоих. Словно камень, все это время давивший на сердце, испарился.
Мимолетное удивление проскальзывает в серых глазах Драко. Закусывает щеку, чтобы не улыбнуться. Еще вчера Малфою казалось, что они с Блейзом враги на века, что он никогда не простит. Но сейчас парню было плевать — все, чего хотелось слизеринцу — это крепко обнять друга и не отпускать.
И это было так по-детски наивно, так глупо, как будто им снова двенадцать лет, и все так просто забыть. Но не сейчас, будучи Пожирателем смерти, будучи человеком, которому предстоит стать убийцей невинных людей.