Финч быстрым взглядом окинула гостиную: никого. Ни единого человека не было здесь.
Никого, кто мог бы ей помочь.
Тот привстал, медленно подходя к Марии. Его осанка была натянутой, шаги бесшумными и размеренными. Ленни прищурился, облизнув губы, и глаза его не по- доброму заблестели.
— Что-то не так? — стиснул кулаки, вызывающе глядя на сестру.
Страх и неуверенность, волнами исходящие от Марии, витали в воздухе. Она гордо подняла голову в надежде не заплакать. Когтевранка была сильной по своей натуре. Лицемерной, хитрой, подлой, красивой и самоуверенной. Ей было плевать на всех, кроме Страцкого. Парень был единственным, кто мог ранить ее в самое сердце, выбить землю из под ног и уничтожить лишь одной своей фразой. И даже после этого она любила его всем сердцем, готова была прощать, что угодно, и защищать от любых тварей, ставших ему на пути.
— Я спрашиваю, что-то не так? — прорычал Ленни, раздраженный затянувшимся молчанием.
Мария отвела взгляд, вздрогнув от его напористости. Она судорожно оглянулась, беспокоясь о том, что их услышат. Словно прочитав ее мысли, парень отрицательно покачал головой.
— Я временно наложил заглушающие чары, нас не слышат. Отвечай.
Это было и хорошей новостью, и плохой одновременно. Не услышат — не поймут проблему семьи, не будут гнобить брата. Но и не смогут прийти на помощь, если это понадобится.
Девушка отошла на шаг назад, словно остерегаясь Страцкого, который был готов накинуться на нее в любую минуту. Она не могла выдавить из себя эти несчастные слова, потому что совершенно не знала, чем это обернется для ее здоровья.
Страх медленной линией проникал в ее сознание. И, кажется, с каждой секундой все сильнее впивался туда, заставляя паниковать.
— Он не захотел, — промычала почти беззвучно, надеясь, что Ленни не услышит, хотя прекрасно знала, что это не спасет от его гнева.
Закрывает глаза, потоками вдыхая воздух.
Мерлин, как же ей было страшно.
Было чувство, что она стоит раздетая перед садистом, у которого в руках нож, плети и другие орудия убийства.
— Что это, блядь, значит?! Что значит “он не захотел”?! — проорал когтевранец, больно толкнув сестру в плечо.
Та с силой врезалась в холодную стену, громко ахнув. Ноющая боль растеклась по телу, и Марии показалось, что ее сломали пополам. Но девушка держалась на ногах, сдерживая ненавистные слезы.
Пожалуйста, пусть Ленни придет в себя.
Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста!
— Сначала все шло нормально, мы зашли в их гостиную, и Драко хотел этого, — дрожащим голос ответила Мария, пятясь в сторону. — Но потом он остановился и сказал, чтобы я убиралась. Ленни, я… — заикаясь начала девушка в таких глупых попытках говорить спокойно, не показывая, какие приступы паники окатывают ее с головой.
Боялась поднять на него глаза. Будто Страцкий был хищником, и, посмотрев на его лицо, он мог накинуться на тебя, почувствовав угрозу жизни.
— Что значит он сказал? У тебя было задание, а ты все провалила. Провалила к чертовой матери! Ты хоть понимаешь, как это было важно?! Понимаешь или нет? — прошипел парень, надвигаясь к Финч.
Его глаза стали совсем мутными, зрачков было практически не видно. Пульсирующие вены проступили на шее и руках, которые с силой сжимали плечо девушки.
Пальцы так впились в ее плоть, что Мария еле держалась, чтобы полностью не переключиться на эту боль: давящую и пронизывающую.
— Поним,.. — на выдохе попыталась вставить она.
— Молчать! Зелье осталось? — выплюнул Страцкий, сжимая плоть сестры все сильнее — та сползала по стенке, моля о том, чтобы Ленни ее отпустил.
— Отпу… Прошу!.. Отпусти…
Веки закрывались от невероятной боли, а слезы текли по щекам, заливая рот соленной жидкостью.
Но парень игнорировал все просьбы сестры. Ярость заполняла всю его сущность — она превращала когтевранца в того, кем он никогда не являлся. Ярость прятала его настоящего все глубже и глубже, цепляя на тесную металлическую клетку, где находилась в заточении его душа, все больше и больше замков.
— Прошу, прошу — вернись ко мне! Вернись, Ленни, прошу! — шептала девушка, заливаясь слезами, которые ручьями стекали по ее красному лицу.
Она устала, устала от всего этого. Устала видеть своего брата таким, устала скрывать от него правду. Он ведь действительно не помнил, что совершал во время приступов, не знал, какие ужасные вещи происходили.
Но Страцкий не выдержит истины, не простит себе, не простит Марии то, что она держала все это в тайне. А как она должна была поступить? Ведь, если об этом узнает не тот человек, Ленни запрут в психушку, вкалывая какие-то успокоительные, которые уничтожили бы его личность в целом, превратили бы в кусок мяса. Какой бы продвинутой не была колдомедицина — это неизлечимо. А Финч никому не позволит разлучить ее с эти человеком.
Никогда. Не в этой жизни.
— Не смей говорить о нем. Никогда. Поняла, сука?! — голос хриплый, низкий, полный ненависти и злобы. Размахнулся, ударив ее по лицу — с такой силой, что стены вздрогнули.
Вскрикнула, задыхаясь от боли, от обиды, чувствуя себя игрушкой в его руках.
О нем? Он даже забывал в припадках, что “он” и есть Ленни?
— У тебя есть неделя, ясно? Делай, что хочешь. Для нового зелья слишком мало времени, — холодно сказал Страцкий, отходя от содрогающейся сестры.
Он смотрел на нее, пытаясь понять, что чувствует. Но в душе парня была лишь пустота, пустота и ничего больше. Единственное, чего он хотел, чтобы она ушла, ушла и рыдала где-нибудь подальше. Ему было противно смотреть, какими жалкими могут быть люди.
Сука.
— А теперь — пошла вон, Мария.
Та, словно только этого и ждала, вскрикнула еще раз и на согнутых ногах побежала в свою комнату.
***
Рука парня крепко сжимала талию Гермионы, словно кто-то пытался отобрать ее у него. Темные кучерявые локоны раскинулись по подушке, а на лице застыла довольная улыбка. Зайди в гостиную старост кто-то другой, будь то учитель или студент, несчастный упал бы в обморок от увиденного, и было бы еще неплохо, если бы он очнулся.
Солнечные блики играли с платиновыми волосами Драко, они словно источали сияние. Даже во сне его лицо оставалось серьезным и бледным, а вот тихо сопевшая гриффиндорка казалась счастливой.
От вчерашней грозы не осталось и следа, за исключением почти высохших неглубоких лужиц и мокрой листвы. Не смотря на то, что на дворе стоял декабрь, начало зимы было очень дождливым и сырым — ничего не предвещало снежную погоду. Пусть снег и лежал на улицах, но его часто покрывали лужи.
Гермиона не любила холод, не любила промозглый ветер и безжизненные пейзажи. Ее стихией было солнце, яркие краски и тепло.
А вот Малфою, напротив, лед был по душе. Он смотрелся органично среди деревьев, покрытых белоснежными шапками, и серого, темного неба под стать его глазам. Кожа Драко казалась почти прозрачной, а волосы сливались со снегом и выделялись на фоне черной одежды, которую парень носил почти всегда.
Сейчас, озаренные солнцем, парень и девушка казались одним целым. Даже их дыхание сливалось воедино, а сердца бились в унисон.
Гриффиндорка резко распахнула глаза, вздрогнув. От Драко, лежащего рядом, исходило тепло. Она улыбнулась. Это был тот редкий случай, когда она могла чувствовать от Малфоя что-либо, кроме холода. Оказывается, когда он спит, староста был очень даже милым. Не нахмуренным и холодным, а именно милым.
Драко Малфой милый. Необычное звучание.
Парень лежал неподвижно, равномерно дыша грудью. Его лицо было таким точенным, словно над ним не один месяц трудился известный скульптор. В который раз Грейнджер удивилась его красоте — весь такой холеный мальчик. Но она прекрасно знала, что это не так, что внутри у него далеко не все так идеально.
Не смотря ни на что, девушка любила его таким, какой он есть. Теперь точно знала, что любила. А Драко… Он, скорее всего, пользовался тем, что кто-то с ним рядом. Гермиона не такая дура, чтобы поверить в то, что слизеринец когда-либо сможет испытать что-то к ней — грязнокровке. По крайней мере, так она думала вчера.