— По программе мы с вами сегодня должны выучить русскую народную песню «Ах ты, зимушка-зима»…
Воет за окнами озлобленный, колючий буран. До столовки, до капустного навара, еще целый час. В холодном классе от холодных парт поднимаются несмелые, несытые голоса — разные: и «до», и «ре», и «ми» — сливаются в один общий, не слишком уверенный хор:
От этой песни, братцы, на душе еще холоднее. Эй, эй, ай да люли… Не-ет, елки зеленые, эту песню не нам петь. Ее, видать, все больше в прежние времена пели какие-нибудь краснорожие ямщики в тулупах да полушубках, наевшиеся жирного, горячего борща, летящие от одной почтовой станции до другой на резвых упряжках, щелкая кнутом и покрикивая: «Эй, эй!..» Или еще сытый, гладкий гусар с пылающей, обильной кровью в молодых жилах вскрикивал восторженно, мчась на тройке: «Ай да люли!..» Ну, эта школьная беспощадная программа! Нет, не хочется нам чего-то петь эту песню в холодном классе, на голодный желудок… Не идет. Поешь, а буран со двора вот-вот, кажется, ворвется прямо сюда, в холодный класс. Но петь надо. Велят.
В столовой тетка Поля, наверное, уже шурует длинным уполовником, размешивает в казане оттаявшие лоскутья капусты. С потолка, наверно, капли каплют… А и вкусная эта похлебка! Она, похлебка, даже красивая, если подумать: блестки сияют, как рыбьи глазки…
— Эта песня входит в программу начальных классов, — сообщает учительница, а сама украдкой снимает ноги с педалей и постукивает их друг об дружку, чтобы согреться. — Давайте повторим с вами еще раз.
— Ах ты, зимушка-зима…
Может, она и вправду снова и снова запевает эти слова не по собственной охоте, а только потому, что так указывает обязательная программа? Ей, наверно, легче от этого. Тогда меньше времени остается думать о своих застывших ногах, о сведенных от холода пальцах, о недоедании и пропавшем без вести муже. Наверно, распевая, видит она родную Латвию и сосновый бор, где густой запах свежей смолы, где идут они с мужем-латышом по осыпавшейся рыжей хвое, поют свою песню. Может, в мечтах она ступает по желтому, крупному, такому приятному песку Рижского взморья — босиком, радуясь мирному шороху набегающих волн. И может еще быть, что гул и посвист вьюги за окошком напоминают ей как раз этот самый шорох длинных валов с белыми от пены верхушками, шорох осеннего, но теплого пока моря. Да, может быть, все так… Буран бросает в окна мелкой и жесткой снежной крупой, злится. По школьной программе в конце урока полагается закрепление пройденного материала… Поэтому давайте повторим еще раз:
— До-ре-ми-фа-соль-ля-си-до-о…
— До-си-ля-соль-фа-ми-ре-до-о…
ЕДЕТ ПОЕЗД НА ВОСТОК
На Октябрьскую всем учащимся выдали — в честь праздника — по четыреста граммов рулета. Есть такие бережливые мальчишки: в училище они перебиваются кое-как, но уж зато каждую субботу отвозят домой, в свою деревню, по целой буханке хлеба. А попробуй-ка во время войны хотя бы раз в неделю помогать домашним целой дополнительной буханкой! Это же настоящее богатство, равного которому не найдешь во всем свете.
Баязитовой копить драгоценный хлебушек, конечно, труднее, и она свою порцию исправно съедает. Каждый день. Дома как-нибудь проживут и без нее: там большущий огород, засаженный картошкой, там корова — значит, масло и молоко. С семьи солдата налогов не берут, жить можно. Но Баязитовой от домашней картошки, которой полный подпол, от масла того и молока пользы мало. Потому что дом Баязитовой стоит очень далеко, аж под самым Агры́зом, и в педучилище она кормится только своим пайком. Вот из какого далека приехала она учиться! Агрызские — они вообще до учебы очень жадные, их хлебом не корми, дай лучше знаний понабраться. Но без хлеба их иногда трудно набирать, эти знания… Только агрызские все равно молодцы: такие сообразительные, такие ловкие! Все у них в руках горит, все они успевают. А девчонки агрызские, например, еще и симпатичные. Хорошие девчонки — любая стоит десяти таких, как Аркяша, скажем, или вот Гизатуллин.
А на Октябрьскую Баязитова собралась домой. Гостинчик взяла: те самые четыреста граммов рулета, больше брать было нечего. Подружки ее из агрызских краев на этот раз решили домой не ехать — далеко, хлопотно, да неизвестно еще, успеешь к учебе подъехать или опоздаешь. Учитель русского языка заранее предупредил: после праздника, мол, первым уроком проведем очень важный диктант. Значит, опаздывать никак нельзя. А из Агрыза сюда добираться ой-ей как трудно! Ехать если, так уж ехать, чтобы погулять можно было маленько: так-то ведь — одно расстройство… Но Боязитова сильно соскучилась по сестренкам, захотелось ей отвезти им вкусного рулету; небось с самого начала войны не пробовали, бедняжки, сладкого… И Баязитова собралась.