— На просслом занятии мы с вами проходили Гренландию, — начал географ тот памятный урок, левой рукой забираясь, по обыкновению, в карман с табаком. — Кто хоссет ответить?
Опять ползет неторопливый палец по журналу, опять у всех, кто сидит в классе, падает сердце… «Так, так, та-а-ак… Альтафи». На этот раз он защитил всех своей широкой спиной; вернее, учительский палец застрял именно на его фамилии. Альтафи не сробел. Да, Альтафи не из таковских! Дык-дык — затопал он большими рабочими ботинками прямо к карте, схватил со стола указку и, бодро уперев ее в Канаду, тут же начал докладывать:
— Гренландия — это очень большой участок суши. Такой большой участок суши встречается очень редко. Там, в Гренландии, очень холодно, еще там живут медведи, жирафы, козы… эти… степные и моржи…
— Ты ссто? — прервал его учитель. — Осслеп, ссто ли? Это разве Гренландия?
Альтафи поплыл указкой по бескрайним просторам Атлантики, засопел и вдруг… нашел Гренландию.
— Во! — сказал он. — Я ж говорю!
— Рассказы́ тогда о полезных ископаемых Гренландии, — протянул географ рассеянно, поигрывая рукой в левом кармане.
Ну, для Альтафи это — раз плюнуть.
— В Гренландии копают очень много ископаемых. Эти ископаемые очень полезные и очень богатые. Поэтому Гренландия имеет очень большое значение. Ископаемые там копают и под землей, и также прямо наверху…
Географ сомлел, но не поддался; зевнув, он таки осилил набегающий сон и сказал:
— Ты, Халимов, по суссеству давай. Поконкретнее!
Альтафи, чтоб — не дай бог — не потерять чудом отысканную Гренландию, очень старательно упирался в нее указкой и поэтому согласился подойти к вопросу конкретно.
— В Гренландии из полезных ископаемых копают следующие ископаемые: железо, уголь, сталь, чугун, медь, серебро, золото, латунь, торф, жесть…
— Ессе, — сказал географ и схватился за щеку. Кажется, у него болел зуб.
— Еще… еще… золото, латунь, торф, жесть… Еще… Еще в Гренландии выращивают душистый табачок…
Только он это проговорил, как рука географа вместе с захватанным кисетом мигом выдернулась из кармана. Мы захохотали. Географ, понятно, опешил, но потом бросил кисет обратно в карман и наклонился к журналу. Лицо у него было сумрачное.
— Садись, Халимов, — сказал он плаксивым голосом. — Шуточки у тебя какие-то неинтересные. На́ тебе за это душистую двоечку…
Новость о пропавшем Гизатуллине после урока географии малость потускнела. О нем почти забыли. Весь класс потешался теперь над ловким Альтафи: вот, шельмец, умудрился вырастить душистый табачок в самой Гренландии!
ЗА ДУНАЕМ ПЛАЧЕТ ЯРОСЛАВНА…
Стоит на дворе трескучий декабрьский мороз. Дуют с холодной ночной стороны свирепые неустанные ветры. От морозного воздуха, от тяжкого времени, от жестокого ветра леденеют в общежитие ученические застывшие души… На дорогах кругом ледышки, кочки острые; лаптей на такие дороги не напастись. А в длинном коридоре педучилища — теплынь. Утром, до начала занятий, собираемся кучкой у среднего окна, обсуждаем новости, которых немало набралось на белом свете. Война к новому году непременно должна закончиться. Когда войны не будет, то нас переведут отсюда, с лесной опушки, в Ташлыта́у. Мать Зарифуллина на трудодни получила пуд и еще полпуда гороху.
Однажды, в такой вот морозный день, в училище отменили занятия. Было объявлено, что у преподавателя русского языка умерла жена. Скончалась она еще в субботу вечером; мы же узнали об этом только в понедельник, когда вернулись на учебу из родных деревень.
…Нина Яковлевна была женщина пожилая и маленького роста. По утрам она прибегала в педучилище с целой кипой наших тетрадок, сидела потом с ними в учительской — нахохлившись, пряча нос в желто-бурый, уже утерявший лисью пышность воротник драпового пальто. С мужем всегда была на «вы». Как и он с нею, впрочем. Больше всех такому обращению супругов поражался, конечно, Альтафи. Ни разу мы не слышали, чтоб она, подойдя к мужу, заговорила с ним о каких-нибудь житейских заботах. Казалось даже, будто беседует она не с мужем, а, к примеру, с завгороно.